– Ничего, – сказала я жестко. – Ничего, что она слепнет, она все равно может работать.
Тихо всхлипнула Вероника, но Аврора была тут как тут с бутылочкой и рожком. Это было как раз то время, когда девочек надо кормить. «Авроре уже тринадцатый год, – подумала я. – Она должна стать мне помощницей. Завтра я надену на себя это ярмо – дом, хозяйство. Авроре придется взять на себя девочек. Мне некогда будет возиться с ними».
– Мадам, я хочу есть! – сказал Шарло.
– И я, – подхватил Жанно. – Я хочу пончиков.
– Милый, у нас нет пончиков, и ты это прекрасно знаешь.
Не ожидая ничьей помощи, я распотрошила все запасы обитателей СентЭлуа. У них было несколько мерок чечевицы, пять фунтов гречишной муки, мешок лука и видимоневидимо сушеных винных ягод.
Жильда ковыляла за мной, словно пыталась оправдаться.
– Видит Бог, мы не виноваты, мадемуазель Сюзанна. Мы думали, этого хватит до конца месяца.
– Этого не хватит и до конца недели, – отрезала я.
Нас было одиннадцать человек, одиннадцать ртов. Что значили эти жалкие мерки чечевицы для стольких голодных желудков?
Маргарита поставила на огонь чечевичную похлебку – ее должно было хватить нам и на завтра. А потом? У нас есть лошадь, это правда. Но до весны еще очень далеко. Как нам прожить январь?
– Мама, я хочу куриную ножку и риса с подливкой, – чуть не плача попросил Жанно. – В приюте нам тоже давали одну чечевицу, меня от нее уже тошнит!
Ну что мне было ответить на это? Разве что опустить руки… сесть рядом с сыном и заплакать.
– Жанно, сокровище мое, мы…
– Знаю, мы бедные! Ну и что ж? Я все равно хочу есть!
Какието нотки в его голосе мне не понравились. Конечно, он еще совсем ребенок, и он правда голоден. Но он мужчина! Он не должен утяжелять мне жизнь.
– Возьми себя в руки, Жан, – сказала я сухо. – Если ты голоден настолько, что распускаешь слюни и превращаешься в девчонку, я отдам тебе свою порцию, чтобы ты успокоился.
Его губы задрожали.
– Не возьму! Я думал, ты меня любишь!
– Люблю. Но мне не нравится, когда ты ведешь себя так сопливо.
– Но я говорю правду!
– Я знаю, милый, – сказала я, смягчившись. – Но нам всем сейчас тяжело. Если мы станем кричать друг на друга, от этого станет еще тяжелее.
Жанно замолчал. Я погладила его по голове, не в силах прибавить чтолибо еще к уже сказанному.
Чечевичной похлебки получилось много, и каждый мог съесть ее по полной миске. Я подумала о близняшках. На завтра еще оставалось молоко, купленное мною вечером на постоялом дворе, и, кроме того, они уже, наверное, могут кушать какуюнибудь жидкую кашку – овсяную, например, или сухарную, Особенно если сварить ее на молоке.
– Аврора! – сказала я. – Ты выставила молоко в погреб?
– Ну конечно! – отвечала она даже немного возмущенно. – Иначе бы оно скисло. Ты не думай, мама, я не такая глупая!
Я привлекла ее к себе. Мне было радостно, что она так привязалась к маленьким. Вероятно, будет нетрудно уговорить ее присматривать за ними – это для нее почти игра, и играет она роль маленькой мамы.
– А вот это сюрприз для вас, мадам! – произнес Жак. Кряхтя, он внес в дом увесистый бочонок, облепленный землей.
– Это вино, мадам. Два года назад, осенью, я зарыл его в парке, под кривым дубом… Тогда еще парк был. А вину пожар ничуть не повредил – можете сами попробовать!
Вино было отменное, крепкое, пряное, насыщенное имбирем – сто лет я уже не пила такого. Мы все выпили по два стакана, а Жак, довольный собственной предусмотрительностью, пил больше всех. После пятого стакана, выпитого им, я стала с тревогой посматривать на багровокрасное лицо старого кучера – не в его возрасте так напиваться! Но я ничего не сказала, не желая, чтобы он подумал, будто мне жаль вина. К тому же Жак и вправду был чрезвычайно рад моему приезду.
А вина было много – мы пили, пили, снова наливали из бочонка, а так и не выпили половины.
Я уложила детей спать на втором этаже башни, на старой большой кровати, и нежно приласкала Жанно перед сном. Чечевица, может быть, ему и не очень нравилась, но он лег спать сытым. И, кроме того, я облегченно вздохнула, понимая, что нет в его глазах того затравленного блеска, какой был в приюте, и что мой сын уже не похож на дикого злобного волчонка. Он снова становился нормальным, милым мальчиком, правда, слишком уж он ревнует меня к близняшкам. И, к сожалению, не любит их.
Вот и сейчас он много раз спросил меня, горячо и настойчиво:
– Ты правда любишь меня, мама, правда любишь?
– Да, мой ангел, люблю. Ты же мой сын.
– И ты любишь меня одного?
– Только тебя, – заверяла я, чтобы он успокоился.
Верхний этаж башни рваной простыней мы разделили на две половины. Другая половина была отведена женщинам – старой Жильде и Авроре. Аврора уже слишком большая, чтобы ночевать рядом с мальчиками.
Сама я спустилась вниз. Близняшкам нужен был огонь очага, и они спали внизу. Рядом с ними, на соломенном тюфяке, улеглась и я. Мне придется провести ночь в компании лошади и кур, рядом с мужчинами – Брике, Жаком и Селестэном; это не очень удобно, но и не так уж страшно.
– Я могу завтра сделать колыбель для принцесс, – громко проговорил в темноте Селестэн.
– Спасибо, – пробормотала я сквозь сон.
Мне уже стало ясно, что этот парень многого стоит. Пожалуй, мне даже повезло, что он здесь. Завтра…
Что, собственно, будет завтра? Завтра начнется новая жизнь. Я возьму башню, хозяйство и землю в свои руки. Предстояло еще разобраться, что сделалось с нашей землей, есть ли у нас чтонибудь из живности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22