ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Огонь войны тлел под пеплом. Уже одно то, что в вандейских и бретонских деревнях принимались деньги только с изображением Луи XVI, говорило, кто тут подлинный хозяин.
В Париже тоже усиливался роялистский дух. Роялистские газеты множились одна за другой. Куплеты Анжа Питу, поэта на службе у графа Прованского, производили фурор. Резкие перемены происходили в общественном мнении. Власти Конвента не доверяли, как не доверяют открытым мошенникам и ворам.
Роялистская партия казалась очень сильной. Она завоевала весь запад, почти все города, она господствовала на юге и в долине Роны; Лион, по словам самих эмиссаров Конвента, был всецело роялистским. Деревни Луары, Верхней Луары, Лозеры, Аверона встали на сторону короля. Охлаждение к правительству все увеличивалось даже в северо восточных департаментах. Роялизм проникал в правительственные комитеты: ходило множество слухов, что такие депутаты, бывшие якобинцы, как Тальен, Орби, Кадрой, Ларивьер, Лакретель, Буасси д'Англа, Камбасерес, не прочь пожертвовать Республикой в пользу короля, если только им хорошо за это заплатят и пообещают забыть все грехи прошлого, в частности голосование за казнь Луи XVI.
Но 8 июня 1795 года появилось сообщение, что в Тампле умер десятилетний дофин Шарль Луи которого называли также королем Людовиком XVII.
Это событие потрясло роялистов. И до этого было известно, как издевались над принцем, каким изощренным пыткам подвергали ребенка, калеча его душу. Отданный на воспитание к сапожнику Симону, который едва знал несколько букв, он был вынужден по приказу своего «воспитателя» петь «Марсельезу» и «Карманьолу», называть своего отца «рогоносцем» и «глупцом», а мать, Марию Антуанетту, «австрийской шлюхой с трехэтажной утробой». Сапожник бил его колодкой и заставлял напиваться. Потом, после казни Робеспьера, дофина вернули в Тампль, где он и умер. Отныне из всего несчастного королевского семейства осталась только принцесса Мари Тереза Шарлотта, шестнадцатилетняя дофина, которую в Тампле насиловали тюремщики.
Отныне между Конвентом и роялистами пролегла смерть ребенка. Бывший регент граф Прованский, ставший теперь королем Людовиком XVIII, королем в изгнании, в своем обращении к французскому народу обещал отомстить за смерть брата, беспощадно карая цареубийц. Разумеется, это оттолкнуло от него тех депутатов Конвента, которые в 1793 году голосовали за казнь Луи XVI, а теперь склонялись к роялизму. Они вновь стали республиканцами, твердыми и непреклонными в своих убеждениях.
В ответ на известие о смерти Луи XVII Вандея и Бретань восстали.
Давно и той, и другой стороне было ясно, что заключенное перемирие недолговечно. Синие догадывались, что белые просто водят их за нос, выигрывая время. С весной наступили и часы больших приливов, что было очень хорошо для эмигрантов, собирающихся высадиться на побережье. Именно шуан Корматен, а не синие управлял всей Бретанью из замка Ла Преваллэ, распоряжался, раздавал паспорта и поощрял дезертирство в рядах республиканских солдат. Когда политика шуанов стала совершенно откровенной, у синих закончилось терпение. 25 мая были расклеены приказы об аресте Корматена, Солилака, Жарри и других. В ответ шуаны Морбигана тотчас взялись за оружие. За ними поднялась вся Бретань. Начались военные действия.
Только граф де Шаретт еще некоторое время ничего не предпринимал, отвлекая внимание синих. Он ожидал, чтобы экспедиция эмигрантов, отплывшая с эскадрой адмирала Уоррена, показалась у побережья Бретани. Когда это случилось, 25 июня он тоже нарушил перемирие, внезапно напав на республиканский сторожевой пост. После этого в воззвании к вандейцам он объявил, что синие отравили дофина, чтобы не надо было выполнять обещание возвести его на трон, которое они якобы ему дали.
23 июня 1795 года английский адмирал Уоррен разбил в открытом море у Одьерна французский флот адмирала Вилларе Жуайёза и открыл проход для флотилии из пятидесяти судов, которая везла шуанам обещанные подкрепления.
Близилась решительная схватка.
13
Было бы ошибкой думать, что жизнь, которую я теперь вела, очень быстро стала для меня легка и привычна. Скорее можно было бы сказать, что нет ничего для меня более непривычного, чем то, чем я сейчас занимаюсь. Ни по воспитанию, ни по складу характера я, пожалуй, не была создана для деревни, огорода, хозяйства. Иногда все это было мне даже противно. Но сейчас, когда пришло лето, я вдруг с изумлением стала ощущать неожиданную гордость за то, что обычно называют «плодом своих рук». За двор, такой чистый и выметенный. За порядок в доме. За сытых детей. За ухоженную Патину. За целые фунты отличной молодой картошки, золотистых клубней лука, бурых налитых помидоров, выращенных и собранных моими руками. Сенокос уже миновал, с наших чудесных заливных лугов мы скосили очень много сочного мятлика, тимофеевки, клевера – лучших кормовых трав. Конечно, их скосил Селестэн, но я и за него испытывала какое то довольство и гордость.
Я сидела на берегу ручья, разувшись и с наслаждением поставив босые ступни на траву. Над заводью возвышался гигантский дуб, протянувший по песку могучие корни к самому ручью. У берега из воды, переливающейся на солнце всеми оттенками синей гаммы, выступали огромные серые валуны. Было очень тепло. Травы снова вырастали прямо на глазах, и в воздухе витали мягкие запахи свежих молодых растений, ковыля и еще… еще земляники, аккуратно сложенной в мою корзину. Ягоды поблескивали так соблазнительно, что я потянулась за ними и положила несколько себе в рот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
В Париже тоже усиливался роялистский дух. Роялистские газеты множились одна за другой. Куплеты Анжа Питу, поэта на службе у графа Прованского, производили фурор. Резкие перемены происходили в общественном мнении. Власти Конвента не доверяли, как не доверяют открытым мошенникам и ворам.
Роялистская партия казалась очень сильной. Она завоевала весь запад, почти все города, она господствовала на юге и в долине Роны; Лион, по словам самих эмиссаров Конвента, был всецело роялистским. Деревни Луары, Верхней Луары, Лозеры, Аверона встали на сторону короля. Охлаждение к правительству все увеличивалось даже в северо восточных департаментах. Роялизм проникал в правительственные комитеты: ходило множество слухов, что такие депутаты, бывшие якобинцы, как Тальен, Орби, Кадрой, Ларивьер, Лакретель, Буасси д'Англа, Камбасерес, не прочь пожертвовать Республикой в пользу короля, если только им хорошо за это заплатят и пообещают забыть все грехи прошлого, в частности голосование за казнь Луи XVI.
Но 8 июня 1795 года появилось сообщение, что в Тампле умер десятилетний дофин Шарль Луи которого называли также королем Людовиком XVII.
Это событие потрясло роялистов. И до этого было известно, как издевались над принцем, каким изощренным пыткам подвергали ребенка, калеча его душу. Отданный на воспитание к сапожнику Симону, который едва знал несколько букв, он был вынужден по приказу своего «воспитателя» петь «Марсельезу» и «Карманьолу», называть своего отца «рогоносцем» и «глупцом», а мать, Марию Антуанетту, «австрийской шлюхой с трехэтажной утробой». Сапожник бил его колодкой и заставлял напиваться. Потом, после казни Робеспьера, дофина вернули в Тампль, где он и умер. Отныне из всего несчастного королевского семейства осталась только принцесса Мари Тереза Шарлотта, шестнадцатилетняя дофина, которую в Тампле насиловали тюремщики.
Отныне между Конвентом и роялистами пролегла смерть ребенка. Бывший регент граф Прованский, ставший теперь королем Людовиком XVIII, королем в изгнании, в своем обращении к французскому народу обещал отомстить за смерть брата, беспощадно карая цареубийц. Разумеется, это оттолкнуло от него тех депутатов Конвента, которые в 1793 году голосовали за казнь Луи XVI, а теперь склонялись к роялизму. Они вновь стали республиканцами, твердыми и непреклонными в своих убеждениях.
В ответ на известие о смерти Луи XVII Вандея и Бретань восстали.
Давно и той, и другой стороне было ясно, что заключенное перемирие недолговечно. Синие догадывались, что белые просто водят их за нос, выигрывая время. С весной наступили и часы больших приливов, что было очень хорошо для эмигрантов, собирающихся высадиться на побережье. Именно шуан Корматен, а не синие управлял всей Бретанью из замка Ла Преваллэ, распоряжался, раздавал паспорта и поощрял дезертирство в рядах республиканских солдат. Когда политика шуанов стала совершенно откровенной, у синих закончилось терпение. 25 мая были расклеены приказы об аресте Корматена, Солилака, Жарри и других. В ответ шуаны Морбигана тотчас взялись за оружие. За ними поднялась вся Бретань. Начались военные действия.
Только граф де Шаретт еще некоторое время ничего не предпринимал, отвлекая внимание синих. Он ожидал, чтобы экспедиция эмигрантов, отплывшая с эскадрой адмирала Уоррена, показалась у побережья Бретани. Когда это случилось, 25 июня он тоже нарушил перемирие, внезапно напав на республиканский сторожевой пост. После этого в воззвании к вандейцам он объявил, что синие отравили дофина, чтобы не надо было выполнять обещание возвести его на трон, которое они якобы ему дали.
23 июня 1795 года английский адмирал Уоррен разбил в открытом море у Одьерна французский флот адмирала Вилларе Жуайёза и открыл проход для флотилии из пятидесяти судов, которая везла шуанам обещанные подкрепления.
Близилась решительная схватка.
13
Было бы ошибкой думать, что жизнь, которую я теперь вела, очень быстро стала для меня легка и привычна. Скорее можно было бы сказать, что нет ничего для меня более непривычного, чем то, чем я сейчас занимаюсь. Ни по воспитанию, ни по складу характера я, пожалуй, не была создана для деревни, огорода, хозяйства. Иногда все это было мне даже противно. Но сейчас, когда пришло лето, я вдруг с изумлением стала ощущать неожиданную гордость за то, что обычно называют «плодом своих рук». За двор, такой чистый и выметенный. За порядок в доме. За сытых детей. За ухоженную Патину. За целые фунты отличной молодой картошки, золотистых клубней лука, бурых налитых помидоров, выращенных и собранных моими руками. Сенокос уже миновал, с наших чудесных заливных лугов мы скосили очень много сочного мятлика, тимофеевки, клевера – лучших кормовых трав. Конечно, их скосил Селестэн, но я и за него испытывала какое то довольство и гордость.
Я сидела на берегу ручья, разувшись и с наслаждением поставив босые ступни на траву. Над заводью возвышался гигантский дуб, протянувший по песку могучие корни к самому ручью. У берега из воды, переливающейся на солнце всеми оттенками синей гаммы, выступали огромные серые валуны. Было очень тепло. Травы снова вырастали прямо на глазах, и в воздухе витали мягкие запахи свежих молодых растений, ковыля и еще… еще земляники, аккуратно сложенной в мою корзину. Ягоды поблескивали так соблазнительно, что я потянулась за ними и положила несколько себе в рот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22