Из Милана?
– Он из Парижа, черт возьми! И он мне нравился, дьявол! Но потом я ему сказала: катись, дружок, ты мне наскучил. Как и вы, Пизелла.
– Но ты еще не предлагала мне убираться, – со сладкой улыбкой заметил синьор, смягчая энергичное слово матери «катиться» на более скромное «убираться».
– Конечно, раз уж вы вызвались сопровождать меня в эту дыру.
– Только поэтому? – возмутился синьор. – Я купил тебе двух рысаков!
– Рысаки хороши, Пизелла, но вы, вы сами! Впрочем, недаром же я придумала вам такое прозвище.
– Да, но я…
Желая успокоить поклонника, мать небрежно и снисходительно поцеловала его в нос – первое, что подвернулось.
– А где же все? – спросила она, оглядываясь по сторонам. – Этот дом всегда был похож на сумасшедший, здесь постоянно толпились маленькие паршивцы разных возрастов. А теперь здесь так тихо! Мамаша, может быть, ты их разогнала?
Не отвечая, Нунча наполнила доверху две глиняные кружки дешевым кислым вином и отошла в сторону, всем своим видом показывая: все, больше я вам ничего не дам.
Мать залпом выпила содержимое кружки и совсем по-деревенски утерлась рукавом. Синьор, видя это, тоже пил, пытаясь изобразить на лице некое подобие улыбки, в которой ясно ощущалась кислота вина.
– Так где же мои дети, мамаша?
– Дети! – мрачно повторила Нунча. – Вспомнила о детях! Эх, да если бы ты была одна, без этого щеголя, сказала бы я тебе, где твои дети!
– Что она говорит? – изумленно осведомился синьор.
– Закройте рот, Пизелла, и как можно крепче, – огрызнулась Джульетта. – Золотая моя мамаша, я сюда не шутки шутить приехала. Я хочу видеть своих детей! Где Джакомо и Антонио? И остальные?
– Джакомо обедает у отца Филиппо, – хмуро проворчала Нунча. – А Антонио жениться собрался.
Мать расхохоталась.
– Жениться – этот бандит? Да у него на лице написано, что он будет убивать людей! Ну, и кого же он выбрал?
Сердце у меня сжалось. Я видела, что мать не любит нас, что она приехала сюда лишь затем, чтобы развлечься… И, хотя я тоже не испытывала к ней никаких чувств, от ее равнодушия мне стало горько.
– Аполлонию Оддино, – проговорила Нунча. – Если бы ты не приехала, все было бы в порядке. Но тебя всегда черти несут тогда, когда ты меньше всего тут нужна.
– Ах, да пускай женится, – презрительно улыбаясь, сказала мать, – ему все равно место в тюрьме, я поняла это, когда…
Я возмутилась. Зачем приехала сюда эта недобрая женщина, зачем она смеется над нами, что ей нужно?
– Ты шлюха, да? – громко спросила я. – Я знаю, мне говорили!
– Дура! Кто тебя научил так говорить?
– Антонио! – произнесла я вызывающе. – Ему вовсе не место в тюрьме! Он правду мне сказал, я знаю!
Со странной улыбкой мать положила мне на плечо руку, пахнущую чем-то сладким, и крепко сжала.
– Все говорят, что ты шлюха, – упрямо повторила я, – вся деревня это знает…
– Гм, – насмешливо сказала она, – а ты хоть знаешь, что это такое?
Знаю ли я?! Я едва не задохнулась и от возмущения сжала кулачки. Пусть я не очень понимаю, что значит слово «шлюха», зато я многое могла бы порассказать о том, как нас оскорбляют в деревне, как гонят и уязвляют едкими намеками и как некоторые, упоминая Джульетту Риджи, презрительно сплевывают сквозь зубы – все из-за нее, из-за матери!
– Это из-за тебя нас все не любят, – проговорила я, глядя исподлобья, – и Антонио тебя не любит, а я Антонио верю.
– Ну, хорошо, – сказала мать улыбаясь, – как же они говорят обо мне?
– Они называют тебя шлюхой. И еще говорят так: я видал шлюх, но таких, как Джульетта Риджи, не встречал!
Я в точности повторила слова Петруччо Потты, услышанные мною случайно.
– Вы слышите, Пизелла? – обратилась мать к спутнику. – Ох уж это мужичье! Ну, скажите, кто во Флоренции не счел бы за счастье быть моим любовником? Меня содержит сам герцог Тосканский! А эти мужики копаются в грязи, выжимают последние соки из своих дрянных виноградников и еще болтают всякую чушь!
Синьор согласно кивал головой, не отводя взгляда от соблазнительного выреза на платье Джульетты Риджи.
– Вот видишь? – снова повернулась ко мне мать. – Даже Пизелла согласен со мной, а ведь Пизелла не последний человек в Тоскане, он граф Риппафратта.
Она наклонилась ко мне и поцеловала в лоб.
– Ты глупа, Ритта. Я не шлюха. Никто не называет меня так – только в вашей деревне. Я – Звезда Флоренции, понимаешь? Это очень трудно – быть звездой. Но я достигла этого. Я знаю свое ремесло. И оно приносит мне деньги. У меня есть все: платья и драгоценности, есть такие вещи, о которых здесь и не слышали.
Я молчала, удивленно глядя на нее.
– И если какая-нибудь негодяйка посмеет упрекнуть тебя, что твоя мать – шлюха, скажи им, что твоя мать – звезда! Пусть хоть одна из них сумеет взлететь так высоко! Эти коровы и бранятся лишь потому, что их мужья в постели только храпят.
Она подняла мое лицо за подбородок и какой-то миг пристально меня разглядывала.
– Ты красива, Ритта. Ты совсем не похожа на меня, но твой папаша, этот дьявол, был хорош собой. У тебя золотые волосы, и, когда ты вырастешь, все мужчины будут оглядываться тебе вслед, потому что блондинка во Флоренции – редкость. Если, конечно, ты будешь жить не в этой деревне и сумеешь встретить настоящих мужчин.
Она порылась в своей крохотной сумочке, наполненной всякими мелочами, и протянула мне длинную конфету.
– На, возьми, Ритта, ты самый удачный мой ребенок. Я не оставлю тебя здесь… Лет через пять я заберу тебя во Флоренцию. А до тех пор знай: тебе нечего стыдиться меня.
Я подняла голову и улыбнулась:
– Можно мне что-то спросить?
– Да сколько угодно!
– Зачем тебе эти ленточки на рукавах?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17