Челе тоже вставил слово.
– Прости, пожалуйста, – сказал он, – но говорят, они как раз в это время, по вечерам, приходят на остров играть в солдаты и разбойники.
– Не беда. Фери Ач тоже ведь пришел, зная, что в это время мы бываем на пустыре. Кто трусит, пускай не идет.
Но никто не трусил. Даже Немечек проявил бесспорную отвагу. Ему, видно, хотелось поскорей заслужить повышение. Гордо подняв голову, он выступил вперед:
– Я иду с тобой!
Ведь тут, около гимназии, не надо было вставать «смирно», отдавать честь. Законы действовали только на пустыре, а здесь все были равны. Чонакош тоже вызвался:
– И я!
– Только обещай, что не будешь свистеть.
– Обещаю… А еще разочек можно свистнуть, самый последний?
– Ну, валяй!
И Чонакош свистнул. Так молодецки, изо всей мочи, что даже прохожие оглянулись.
– Ну вот, на сегодня насвистелся, – с блаженным видом сказал он.
Бока обернулся к Челе:
– Ты не идешь?
– А что я могу поделать? – сокрушенно ответил Челе. – Мне нельзя: я к половине шестого должен быть дома. Мама так и следит, когда кончится урок стенографии. Она меня больше никуда пускать не будет, если я сегодня опоздаю.
Мысль эта страшно его испугала. Тогда прощай и пустырь, и лейтенантский чин!
– Ладно, оставайся. Я возьму с собой Чонакоша и Немечека. Завтра утром в школе обо всем узнаете.
Они пожали друг другу руки. Бока, вспомнив что-то, вдруг остановился:
– А Гереба на уроке стенографии ведь не было?
– Не было.
– Он что, заболел?
– Вряд ли. Днем мы с ним вместе возвращались домой. У него ничего не болело.
Поведение Гереба не нравилось Боке. Оно вызывало у него сильнейшие подозрения. Вчера, при прощании, Гереб так странно, многозначительно посмотрел ему в глаза. Как будто вдруг понял: там, где Бока, ему ничего не добиться. Бока вызывал в нем ревнивое чувство. В Геребе смелости, задора было больше; уравновешенный, рассудительный, серьезный нрав президента был ему не по душе. Он ставил себя куда выше Боки.
– Бог его знает, – пробормотал Бока и в сопровождении двух мальчуганов двинулся в путь.
Чонакош с серьезным видом шагал с ним рядом. А Немечек ног под собой не чуял от радости. Как же! Наконец ему довелось, всего с двумя спутниками, участвовать в таком интересном приключении! Он так ликовал, что Бока даже остановил его:
– Не дури, Немечек. Ты, кажется, вообразил, что мы развлекаться идем? Наша вылазка куда опасней, чем ты думаешь. Вспомни-ка о Пасторах.
При этом напоминании у белокурого малыша сразу пропала всякая охота дурачиться. Ведь вот и Фери Ач – гроза всей улицы; по слухам, его даже исключили из реального училища. Но у него во взгляде было что-то привлекательное, располагающее, не то что у Пасторов, Те всегда ходят сбычившись, глядят исподлобья, как будто пронизывают тебя насквозь. Оба – черные от загара, и никто еще ни разу не видел, чтоб они смеялись. Пасторов действительно можно испугаться. И три мальчугана спешили поскорей миновать бесконечный проспект Юллё. Уже смеркалось: вечер наступил рано. На проспекте зажглись фонари, и ходить по улицам в этот необычный час было немного тревожно. Мальчики привыкли играть днем, а по вечерам сидели дома, за книжками… Молча шли они рядом и через четверть часа достигли Ботанического сада.
За каменной стеной враждебными призраками застыли огромные деревья. Ветер шелестел молодой листвой; было уже темно, и сердца пришельцев забились при виде этого раскинувшегося перед ними огромного, загадочно шепчущегося сада с запертыми воротами. Немечек хотел было позвонить у входа.
– Ради бога, не звони! – предостерег его Бока. – Они узнают, что мы здесь, и перехватят нас на полдороге… Да и вообще, с какой стати нам вдруг будут открывать ворота!
– А как же мы пойдем? Бока указал глазами на стену:
– Перелезем.
– Через стену?
– Прямо здесь, на проспекте?
– Зачем! Зайдем с другой стороны. Сзади стена гораздо ниже!
Повернув на маленькую темную уличку, где каменная ограда вскоре сменилась дощатым забором, они стали пробираться вдоль него, ища, где бы лучше перелезть. В одном месте, куда не достигал свет уличного фонаря, все трое остановились. За дощатой оградой, почти вплотную к ней, росла большая акация.
– Если взобраться здесь, – шепотом сказал Бока, – то по этой акации легко спуститься в сад. Это удобно еще и потому, что с верхушки акации далеко видно и мы можем осмотреться, нет ли кого поблизости.
Спутники одобрили этот план и сейчас же приступили к исполнению. Чонакош нагнулся и уперся руками в забор. Бока осторожно взобрался к нему на плечи и заглянул в сад. Все это было проделано в глубоком молчании: никто не издал ни звука. Убедившись, что вблизи никого нет, Бока махнул рукой. Немечек шепнул Чонакошу:
– Подымай!

Чонакош, выпрямившись, приподнял президента, и тот влез на забор. Ветхая ограда заскрипела и затрещала под его тяжестью.
– Прыгай! – шепнул Чонакош.
Снова послышался треск, потом – мягкий удар о землю: Бока спрыгнул прямо на грядку. За ним перелез Немечек. Последним на забор вскарабкался Чонакош. Но вместо того чтобы спрыгнуть вниз, он полез на акацию. Чонакош отлично лазил по деревьям: он вырос в деревне.
– Видно что-нибудь? – спросили Бока и Немечек снизу.
– Почти ничего; страшно темно, – донесся приглушенный ответ с верхушки дерева.
– Остров видишь? – Вижу.
– Есть там кто?
Чонакош, напрягая зрение, наклонился вправо, влево, всматриваясь между ветвей в темноту – туда, где находилось озеро.
– На острове ничего не видно из-за деревьев и кустов… Но на мосту…
Тут он умолк и перебрался на другой сук, повыше.
– Теперь вижу хорошо, – донесся оттуда его голос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50