Но едва учитель успевал скрыться за поворотом лестницы, как бег наперегонки опять возобновлялся.
Гурьбой высыпали все из ворот. Одни повернули налево, другие – направо. Вместе с ними шли и учителя, перед которыми проворно снимались маленькие шляпы. Усталые, голодные, брели мальчики по залитой солнцем улице. Они были слегка одурманены и лишь мало-помалу приходили в себя при виде живых, веселых уличных сценок, которые сменялись перед ними. Словно маленькие узники, вырвавшиеся на волю и ошеломленные морем света и воздуха, плелись они, углубляясь все дальше и дальше в этот шумный, полный движения город, который был для них только запутанным лабиринтом переулков, скопищем лавок, конок, экипажей, откуда нужно выбраться домой.
Челе под соседними воротами тайком торговался с продавцом турецкого меда. Дело в том, что продавец турецкого меда бессовестно взвинтил цены. Лакомство это, как известно, в любой части света стоит один крайцар. Это надо понимать так: продавец турецкого меда схватит свой нож и сколько отрубит одним махом от большого куска белой, нашпигованной орехами массы, столько и отпустит на крайцар. Впрочем, тут, под воротами, во всем соблюдается единообразие, всё стоит крайцар. На крайцар можно купить три нанизанные на деревянную палочку сливы, или три половинки фиги, или три черносливины, или три ореха, облитых леденцом. Крайцар стоит большой кусок лакричного сахара, и крайцар – кусок ячменного. Всего за один крайцар продастся даже так называемый «корм для зубрил» – разложенная по маленьким бумажным фунтикам удивительно вкусная смесь. В ней и орехи, и виноградины, и кусочки сахара, и миндаль, и разный сор, и обломки сладких стручков, и даже мухи. Порция этого «корма» ценой в крайцар содержит множество самых разнообразных промышленных, животных и растительных продуктов. Итак, Челе торговался, потому что продавец сластей взвинтил цены. Кто знаком с законами торгового обращения, знает, что цены, между прочим, растут, если коммерческая операция связана с риском. Например, те сорта азиатских чаев, которые провозятся караванами через местности, населенные разбойниками, стоят дороже. Нам, жителям Западной Европы, приходится платить за риск. А в продавце сластей решительно возобладал дух коммерции, так как ему собирались запретить торговать вблизи гимназии. Он-то, бедняга, знал, что если хотят запретить, то уж непременно запретят, и весь его сахар не поможет ему так сладко улыбаться проходящим мимо учителям, чтобы те перестали считать его врагом юношества.

– Дети все свои деньги отдают этому итальяшке, – говорили они.
И «итальяшка» почуял, что рядом с гимназией предприятие его вряд ли долго продержится. Поэтому-то он и взвинтил цены. Уж коли уходить отсюда, то хоть заработать напоследок. И он объявил Челе:
– Раньше все было один крайцар. Теперь все будет два крайцар.
И, с трудом выдавливая из себя венгерские слова, итальянец яростно взмахивал своим секачом. Гереб шепнул Челе:
– Трахни-ка шляпой прямо по сахару.
Челе пришел в восторг от этой идеи. Вот здорово! Все так и брызнет в разные стороны. То-то будет потеха!
А Гереб, как демон-искуситель, нашептывал ему на ухо:
– Трахни, трахни. Он ростовщик. Челе снял шляпу.
– Такой красивой шляпой? – промолвил он.
Не выгорело дело. Не на того напал Гереб: ведь это был Челе, щеголь Челе, который вместо книг носил с собой одни только странички.
– Жалко? – спросил Гереб.
– Жалко. – Ответил Челе. – Только не воображай, пожалуйста, что я трус. Я вовсе не трус, а просто мне шляпу жалко. Хочешь, докажу? Давай свою, – трахну с удовольствием!
Вот этого не следовало говорить. Это было почти оскорбление. Гереб, понятно, сразу вскипел:
– Если за моей шляпой дело стало, я уж как-нибудь сам справлюсь. Это ростовщик! Трусишь, так отойди.
И движением, исполненным воинственной решимости, он сдернул с головы шляпу, намереваясь нанести удар по лотку па крестовидных ножках, который ломился от сластей.
Но кто-то схватил его за руку, и чей-то почти по-мужски солидный голос спросил:
– Что ты делаешь?
Гереб оглянулся. За спиной его стоял Бока.
– Что ты делаешь? – повторил Бока. И посмотрел на Гереба мягко, но серьезно.

Гереб проворчал что-то, как лев под взглядом укротителя, и смирился. Передернул плечами и опять нахлобучил шляпу.
– Не обижай этого человека, – негромко промолвил Бока. – Храбрость я уважаю, но тут она ни к чему. Идем.
И протянул Геребу руку. Рука у него была вся в чернилах. Полеживая в кармане, чернильница мирно пускала себе каплю за каплей, а Бока, забыв об этом, держал там руку. Недолго думая он вытер пальцы об стену, после чего стенка запачкалась, а пальцы остались синими. Но так или иначе, инцидент с чернильницей был на этом исчерпан. Бока взял Гереба под руку и пошел с ним по длинной улице. У лотка остался один элегантный маленький Челе. Бока с Геребом еще слышали, как он угасшим голосом, со скорбным самоотречением поверженного бунтаря сказал итальянцу:
– Ну, раз теперь все стоит два крайцара, тогда дайте мне на два крайцара турецкого меда.
И раскрыл своп изящный зеленый кошелечек. А итальянец ухмылялся, раздумывая, вероятно: что, если начиная с завтрашнего дня все будет стоит три крайцара? Но это была только мечта: ну, как если-бы кому пригрезились, будто все его форинты вдруг превратились в сотенные бумажки. Взмахнув секачом, он поймал отскочивший осколок турецкого меда на клочок бумаги.
Челе с огорчением посмотрел на торговца:– Ведь это меньше, чем прошлый раз!
Но итальянцу коммерческий успех придал дерзости.
– Раз теперь дороже, значит, теперь меньше, – осклабившись, сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50