Если ты даже очень утомлена, разве нельзя мне доехать с тобой хотя бы до ворот твоего лома?Я отдала бы весь мой сегодняшний успех на сцене, если б могла сказать «да». Но вместо того должна была пробормотать извинение и сказать, что не хочу, чтобы нас видели за пределами театра, пока не будет оглашена наша помолвка. А что касается разрешения зайти ко мне домой, то он не стал бы просить этого, если б знал, как сильно болит у меня голова…Мне было тяжело говорить это, а бедный Рауль так забеспокоился за меня, что сразу согласился немедленно уйти.– Это огромная жертва с моей стороны, – сказал он, – отказаться от того, о чем я мечтал уже много дней подряд, и отпустить тебя одну именно в эту ночь.– Почему «именно в эту ночь»? – быстро спросила я, так как моя трусливая совесть опять зашевелилась во мне.– Только потому, что сейчас я люблю тебя больше, чем когда-либо, и – это, конечно, глупое чувство – мне кажется, что… впрочем, не будем говорить об этом.– Ты должен сказать! – крикнула я.– Ладно, скажу… лишь затем, чтобы услышать твои возражения… Видишь ли, этот последний эпизод пьесы… ну, мне показалось, что я могу потерять тебя навсегда. Ощущение какой-то опасности сдавило мне сердце – и ничего больше. Несколько по-женски, не так ли?– Не по-женски, а по-дурацки, – сказала я отрывисто. – Отбрось всякие ощущения и думай лучше о завтрашнем дне. Завтра увидимся.Когда я говорила это, внутренний голос издевательски подсказал мне: «Если вообще увидимся завтра или когда-либо». Я заткнула уши на этот голос и быстро продолжала:– Прежде чем мы скажем «о ревуар», я покажу тебе одну вещь. Тебе она наверняка понравится, и твои смешные предчувствия развеются как дым. Подожди, сейчас я принесу.Я побежала в актерскую комнату – рядом с будуаром, где Марианна убирала мой гардероб и озабоченно сновала взад и вперед, – милая, старая, преданная мне особа. Она была довольна моим шумным успехом, но без особого энтузиазма, потому что неизменно верила в мой талант и не допускала мысли о том, что я могу «провалиться». Для нее это было так же невозможно, как падение неба на землю.Она не волновалась за меня… однако не чувствовала бы себя так безмятежно, если б знала, что охраняет не только мою «бижутерию», но и знаменитое бриллиантовое ожерелье стоимостью около полумиллиона франков.– Оно лежало на самом дне моей шкатулки с ювелирными изделиями. Я знала, что там оно в полной безопасности, так как ничто на свете, кроме взрыва бомбы, не может заставить Марианну покинуть комнату в мое отсутствие; и даже в случае взрыва она будет пытаться взлететь на воздух с моей драгоценной шкатулкой в руках. Эту шкатулку мы всегда берем с собой в театр для украшения театрального реквизита и потом отвозим обратно домой.Ничего не говоря Марианне, которая отчищала какое-то пятнышко с моего платья из третьего акта, и повернувшись к ней спиной, я вынула из шкатулки свои драгоценности одну за другой, пока луч электрического света не упал на бриллианты, и они засверкали, заиграли всеми цветами радуги. Поистине, это было волшебное зрелище! Я невольно залюбовалась их игрой, ведь я женщина и знаю толк в камнях!Их было не так уж много. Колье было составлено из ряда бриллиантов, подобранных с большим вкусом в несколько плоских «кистей», каждая по шести камней, но даже самые маленькие из них, окаймлявшие золотую застежку, были величиной с рисовое зерно, а центральные, имевшие превосходную огранку в виде двух усеченных пирамид, сложенных основаниями, поражали прозрачностью, красотой и размерами – с крупную горошину. Они имели безукоризненную чистоту, я не могла найти в них ни одного дефекта – трещинки или пузырька. Каждый из них в отдельности представлял собою целое состояние, а все вместе они имели также и большую художественную ценность.После первого трепета наслаждения я вынула это роскошное колье из шкатулки и опустила в лежавшую на столе маленькую изящно вышитую сумочку из розовой и серебряной парчи. Эту сумочку – нечто вроде дамского ридикюля – мне подарила на днях одна из моих поклонниц для ношения в ней кошелька, перчаток или носового платка. До сих пор я не пользовалась ею, но сейчас мне показалось, что это – очень удобный футляр для бриллиантового ожерелья.И я тут же придумала способ, как вручить ее Раулю.Вначале, перед спектаклем, я предполагала просто отдать бриллианты ему в руки и сказать: «Смотри, что у меня есть для тебя!» Но теперь переменила намерение: мне нужно было заставить его поскорей уйти из театра – уйти совсем далеко, чтобы избежать встречи с графом Орловским у театрального подъезда. То, что Рауль ревнив, меня не огорчало; ведь он сказал, что его ревность – это комплимент мне, что только бесчувственный влюбленный может не ревновать артистку, которая постоянно живет на глазах у всего света. Но я не хотела, чтобы Рауль ревновал меня к русскому атташе, так как знала, что при малейшем поводе это чувство выльется у него в бешеную вспышку и повредит его дипломатической карьере.Если б я просто отдала ему бриллианты, он ни за что не ушел бы, а остался обсуждать со мной это необычайное событие и задал мне десяток вопросов, на которые я не смогла бы найти ответы; лишь повидавшись с Ивором Дандесом, я знала бы, что и как мне говорить…Конечно, Раулю все равно нельзя было выложить всю правду. И все же мне хотелось, чтобы он получил бриллианты сегодня, потому что это развеяло бы его подавленное настроение и вызвало у него прилив бурной радости: он будет избавлен от долга герцогине де Бриансон! Пусть хоть он будет счастлив в эту ночь, несмотря на то что я прогнала его и не знаю, что ожидает нас завтра утром…Я завязала на сумочке серебряные шнурки на два крепких узла, затянула их потуже и с сумочкой в руках вошла к Раулю в будуар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79