Я притворялся, будто копаюсь в мусоре. А сам лихорадочно соображал. Наконец я спросил:
– Почему вы не хотели предоставить суду Рауля? Разве это было так сложно?
– Ты на что намекаешь?
– Ни на что. Просто спрашиваю. Возможно, предъяви вы суду Рауля, дело бы не оказалось у пса под хвостом!
Я повернулся и встретился глазами с внимательными глазами Гиттенса.
– Я пробовал его найти, – сказал Гиттенс. – Изъездил-излазил всю округу. Но так и не обнаружил его. Хулио сказал судье правду – Рауль как в воду канул.
– А как его звали на самом деле?
– Понятия не имею. Ты путаешь наводку стукача с подсказкой брокера, который сидит в кабинете с двумя секретаршами. Нам приходится общаться со скользкой публикой – с парнями, которые сегодня здесь, а завтра там. У них имен больше, чем у тебя носков. У Рауля не было ни настоящего имени, ни настоящего адреса. И уж тем более никакого телефонного номера. Вот и ищи его! Представь себя на моем месте – много бы ты нашел за неделю? Можно было и год искать с тем же успехом! Рауль больше никогда не появлялся. Сгинул без следа.
Я молчал.
– Мы все правильно сделали, – продолжал Гиттенс. – А судья все нам обосрал. Не врубился в ситуацию.
– Возможно. Однако и вы хороши – правду от судьи утаили.
– Брось, Бен, это детский сад!
– Извините за настырность, но я хочу докопаться до истины.
– Докапывайся, я разве против? Пойми, застрелили полицейского, притом моего хорошего друга. Харолд Брекстон разнес его голову на куски. И что прикажешь мне делать? Играть в честность вопреки разуму? Бежать к судье и признаваться: «Извините, ваша честь, Хулио Вега назвал своим моего стукача, которого он в глаза никогда не видел! Ваша честь, вы обязаны признать, что одна запятая в деле стоит не на месте, и на основании этого немедленно отпустить убийцу моего друга на все четыре стороны!» Бен, ты бы на моем месте поступил именно так?
Он поднял с земли обломок бетона размером с яблоко и в сердцах метнул его в стену. Бац!
Немного успокоившись, он сказал:
– Да кто ты вообще такой, чтобы читать мне нотации? Сам-то ты разве сказал правду, когда приехал в Бостон? Разве ты, воплощенная Честность, выложил нам всю правду-матку про самоубийство своей матери? Разве ты рассказал нам про то, зачем Данцигера понесло в ваши края? А ведь следствию знать это было просто необходимо! Нет, ты раскинул мозгами и поступил так, как считал лучше. Вот в каких интересных отношениях с правдой ты находишься!
– Да, вы правы. Прошу прощения. Не мне искать соринку в вашем глазу...
– Я мог бы от тебя, Бен, ждать большей благодарности! Как-никак именно мой информатор – Андрэ – помог обнаружить истину. А до этого события поворачивались так, что ты схлопотал бы пожизненное заключение и заживо сгнил в Уолполе!
– Вы совершенно правы. Приношу мои извинения. Я не по чину расчирикался.
Гиттенс стоял у контейнера в нерешительности. Было очевидно, что ему хочется плюнуть на все и уйти прочь. Настолько он был сердит.
Под его курткой пузырилась кобура.
Мне вдруг пришло в голову: застрели он меня тут, в контейнере, увезут мой труп на помойку и в ближайшую тысячу лет не найдут! А про выстрел никто в округе не расколется – Мишн-Флэтс, в конце концов. Тут вам не там! Тут пробка дешевого шампанского хлопнет – и про это сочтут за благо помалкивать!
Нет, глупая мысль. Настоящая паранойя!
И все-таки мне было очень легко представить, как Гиттенс вынимает пистолет из кобуры и – бабах!
– Послушайте, Гиттенс, я ведь не со зла копаю ту старую историю. Просто хочу понять...
– Хочешь понять? Изволь. Вот тебе правда, кушай до последней крошки. Хулио Вега до последнего выдавал Рауля за своего информатора потому, что хотел сержанта получить за геройство и поскорее выбраться из отдела по борьбе с наркотиками, где блестящей карьеры никогда не сделать. Вот она – вульгарная правда. С моей подсказки Хулио Вега у красной двери начал раскручивать квартиру. Это нормально. Мы друг другу помогаем. И о своей карьере он думал даже после гибели Траделла. Все надеялся, что дело повернется как надо и он пожнет лавры.
– Мне жаль, что я растравил старые раны. Я вас ни в чем не виню, Мартин.
Гиттенс махнул рукой – дескать, проехали, я на тебя зла не держу. Но сразу же вслед за этим поднял новый кусок бетона и метнул его в стену.
– Ладно, Бен, ты заканчивай, а я пойду прогуляюсь. Уж больно здесь смердит.
Через какое-то время я вылез из контейнера – ничего интересного не найдя.
* * *
В одной из комнаток полицейского участка зоны А-3 мы разложили на полу газеты и высыпали мусор из привезенных мешков.
– Работа полицейских всегда исполнена подобной романтики? – сказал я, пытаясь завязать с Гиттенсом разговор. До этого всю дорогу он угрюмо молчал.
Гиттенс усмехнулся.
Мне был неприятен холодок в наших отношениях. Поначалу, когда я приехал в Бостон, мы были на дружеской ноге. Потом, когда против меня возникли подозрения, Гиттенс обходился со мной сурово, но оно и понятно: он вел себя профессионально сухо по отношению к подозреваемому. Ничего личного. Однако теперь, после нашего последнего разговора, я почувствовал трещину в наших отношениях. Я посмел расспрашивать о его роли в деле Траделла. И вся его былая сердечность по отношению ко мне исчезла. Похоже, навсегда.
Мое уважение к нему было так велико, что эта перемена обидела меня до глубины души. Я был ужасно расстроен.
И когда мы наконец нашли в одном из мешков нужный след (а именно: свежую банковскую распечатку операций по кредитной карточке Брекстона), я не испытал никакой радости.
– Похоже, вы опять угодили в яблочко, – сказал я Гиттенсу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117