– Во-первых, Лауэри. Во-вторых, Хулио Вега и Фрэнни. Оба выглядели в той истории не самым лучшим образом. Хулио Вега напортачил с уликами, а Фрэнни не справился с большим жюри.
– Фрэнни считает, что ты низкого мнения о нем.
Кэролайн задумчиво покачала головой.
– Это чересчур сильно сказано. Хотя его роль в деле Траделла действительно выглядит сомнительной. Он оказался не на высоте. Возможно, он не хотел напрягаться, возможно, он даже имел особый интерес не напрягаться... Не знаю. Однако моя главная претензия к Фрэнни – пьянка. Нельзя быть хорошим юристом – и пьяницей. Юрист должен иметь трезвый ум во всех смыслах слова.
– А почему Лауэри защищает и Фрэнни?
– Потому что Фрэнни наверняка знает больше, чем говорит вслух. И Лауэри не хочет, чтобы кто-то разговорил Фрэнни или Фрэнни сам разговорился. Поэтому Лауэри закрывает глаза на алкоголизм Фрэнни и не увольняет его.
А теперь про то, как я впервые поцеловал Кэролайн.
Я ее поцеловал, когда мы вышли из «Финале». Я подумал, что это будет замечательным финалом вечера.
Кэролайн на поцелуй ответила.
Потом отступила на шаг и с улыбкой спросила самым соблазнительным прокурорским тоном:
– Ты уверен, что ты уверен в том, чего ты хочешь?
– Да, мэм, – весело отчеканил я.
– Бен, не старайся очаровать меня.
Менее пьяному эта фраза резанула бы слух, но я находился как раз в той кондиции, когда не замечаешь мелочей.
Мы остановили такси и поехали ко мне в отель. И все было замечательно.
Потом, когда Кэролайн пошла в ванную – принять душ и одеться, я включил телевизор.
Когда она вернулась, я смотрел старый фильм «Рио Браво».
– Переключить на другое? – спросил я.
– А-а, фильм с Джоном Уэйном?
– Да, и сейчас сцена с Агни Дикинсон.
– Та самая Агни Дикинсон, которая играла в «Женщине-полицейском»?
– Та самая.
– Мне нравится «Женщина-полицейский».
– Я так и не понял, какие у нее в фильме отношения с Эрлом Холлиманом.
Надевая свитер, Кэролайн сказала:
– Агни Дикинсон нравилась ему. Но он не мог в этом признаться – они вместе работали в полиции.
– Ах вот как!
– Бен, мне надо домой, к Чарли.
На экране Агни Дикинсон как раз говорила Джону Уэйну: «Именно этого я не стала бы делать, будь я такой, какой ты меня воображаешь!»
– Хорошо, я тебя провожу, – сказал я. – Все равно я знаю, чем кончается и этот фильм и вообще всякое кино.
Кэролайн скорчила смешную мину.
– И чем же кончается всякое кино, профессор?
– Каждый окажется не тем, за кого его принимали.
– Не слишком увлекательный конец.
– Ну, перед этим будет одна-другая перестрелка – для интереса. Но самая главная интрига всегда одна и та же – никто не был тем, за кого его принимали.
24
В первые четыре дня после того, как Кэролайн дала добро на арест Брекстона в связи с убийством Рея Ратлеффа, бостонская полиция ничем нас порадовать не могла. Брекстон словно в воду канул.
Мы с Гиттенсом день-деньской болтались по улицам Мишн-Флэтс и пытали расспросами всех, кто когда-либо давал информацию полиции.
С одними мы беседовали открыто, прямо на тротуаре или в парке, с другими – в подъездах и других темных углах. Я не мог не восхищаться тем, как Гиттенс с любым человеком находил контакт. Помимо врожденного дара, у него была масса наработанных приемов общения. И он, конечно же, более или менее сносно говорил по-испански, без чего в Мишн-Флэтс делать нечего. Так же, как наторелый политик, Гиттенс имел талант помнить бесчисленное множество имен, притом он помнил имена не только своих информаторов, но и их родственников и ближайших приятелей. Но важнее всего было то, что Гиттенс далеко не всегда придерживался буквы закона, порой довольно глупой или чересчур строгой, а исходил в своих действиях из здравого смысла. То есть он не арестовывал направо и налево, а попросту закрывал глаза на мелкие нарушения, тогда как другие полицейские никогда не давали потачки.
Естественно, жители Мишн-Флэтс были благодарны ему за добросердечное попустительство – почти не замечая, что за поблажки приходится платить свою цену в виде периодических «подсказок».
Однако народу в Мишн-Флэтс тоже палец в рот не клади. Все отлично помнили, что Гиттенс, несмотря на свой отчаянный либерализм, остается полицейским, с которым надо ухо востро держать.
Гиттенс умело лавировал в своей роли доброго полицейского, относился к любому собеседнику с подчеркнутым уважением, тонко чувствовал все нюансы разговора и ситуации, со знанием дела применял то кнут, то пряник – и в отличие от большинства полицейских точно угадывал, когда именно нужен кнут, а когда пряник.
Словом, Гиттенс был полицейский от Бога, Полицейский с большой буквы – и при этом не скромничал, цену себе знал.
Однако найти Брекстона на одном таланте общения оказалось невозможно. Полиция прекратила активные поиски – решили ждать, когда Брекстон сам объявится. Во всех местах его возможного появления расставили агентов в штатском. Гиттенс, уверенный, что он знает Брекстона как никто, лично выбирал места засады для «охотников». Келли и я тоже получили участок наблюдения. Меня Гиттенс поставил возле дома постоянной подружки Джуна Вериса – на мой взгляд, место совершенно бесперспективное, хотя Гиттенс уверял меня в обратном.
Я прибыл на свой пост в понедельник около семи утра.
Потягивая кофе из бумажного стаканчика, я подпирал стену возле парадной двери дома напротив и поглядывал на окна квартиры, где жила подружка Джуна Вериса.
День был серенький, неприветливый. В фильмах подобное дежурство называют «внешнее наблюдение». Не помню, чтобы хоть один полицейский при мне употреблял этот термин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117