– Вы не волнуйтесь, расскажите все по порядку. Как вас зовут?
– Зоя Павловна. Извините, пожалуйста! – Она посмотрела на него вопросительно. – Вы поможете мне?
– Постараюсь помочь, если это в моих силах, – ответил он мягко.
Медвецкая улыбнулась ему словно через силу.
– Вы, конечно, не узнаете меня. – Она откинула капюшон ярко-зеленого плаща. – А ведь мы с вами знакомы. Не вспоминаете?
Солдатов внимательно посмотрел на нее, на ее черные, туго затянутые белой заколкой волосы, крупные завитки на висках, особенно отметил узкий, едва заметный шрам над длинной вразлет бровью и отрицательно покачал головой:
– Нет, не узнаю. Не помню.
– Немудрено. Давно это было. Давно и случайно, – с явным сожалением в голосе проговорила Медвецкая. – Я видела вас у Григория Марковича в магазине. Вы приходили к нему с женой за платьем.
Солдатов вспомнил, что в прошлом году он действительно заходил в магазин «Людмила», его жена купила платье, но оно оказалось бракованным.
– Неужели в такую погоду вы пришли для того лишь, чтобы мне напомнить об этом? – спросил он.
– Видите ли, я жена Алексея Шахова, – проговорила Медвецкая. – Вы не удивляйтесь, – добавила она, заметив недоуменный взгляд Солдатова. – У нас брак не юридический, так сказать – гражданский. Без штампа в паспорте. Одним словом, мы не зарегистрированы. Он сейчас… – Она волновалась, подыскивая слова. – Тут, у вас? Надолго? – Взгляд ее был озабочен.
– У нас, – ответил Солдатов. – Вы что же, выручать его пришли?
Медвецкая пододвинулась ближе к столу. Ее небольшие, ухоженные пальцы нервно задергали коричневую сумочку. Она достала аккуратно сложенный розовый платок и в волнении скомкала его.
– Вы опоздали. Поздно пришли… – сказал Солдатов, внимательно наблюдая за ней.
– Вчера я не смогла, – не поняла она смысла слов Солдатова, и голос ее упал, – а если бы раньше?
– Ваш муж арестован, – объяснил Солдатов. – К этому были все законные основания. И освободить его я не могу. А что касается раньше… Да, именно раньше нужно было задуматься над его судьбой. Тогда, наверное, не дошло бы до этого. Хотя бы на год раньше… – Он наткнулся на ее растерянный взгляд.
– Арест – это ужасно. Потеря чести… – Она попыталась придать этим словам оттенок отчаяния.
– Теряют честь, когда она есть.
Она низко опустила голову и тут же подняла ее.
– Что вы хотите этим сказать?
– Мне жаль потерпевших… Тех, кто пострадал от преступлений. – Солдатов чувствовал, что говорит резковато и отвел глаза – не хотел встречаться со взглядом Зои Павловны. Ведь и ее можно понять: он, Шахов, ей ближе безвестных, чужих потерпевших.
– Да… – подняла она голову и улыбнулась, на этот раз холодно, отчужденно. – Я впервые сталкиваюсь с милицией и вот поняла, что только в кино и по телевидению показывают красивые небылицы про уголовный розыск, даже сочувствие к виновным… – Она опять скомкала свой розовый платочек. – Там столько говорят о гуманности! – Медвецкая смотрела пристально и как бы оценивающе.
– Вы зря так, Зоя Павловна. – Солдатов скрыл раздражение. – Здесь не кино. Воровские слезы вытирать – не наша обязанность, и даже не кинозрителей. Над вашим мужем гром громыхал уже дважды. Он сам свою жизнь рушил и другим ее портил…
– Зачем же вы так бьете лежачего? Вам легко судить… Наступила короткая пауза. Раздражение прошло, и Солдатов даже посочувствовал этой женщине, а она, поджав губы, обиженно покачав головой, сказала:
– Вы не поймете меня. Чужое горе – не свое. На него со стороны смотреть всегда легче. Но я сейчас не о нем, не о Шахове. Я о себе. Вчера ваши сотрудники во время обыска все вещи мои описали. Это же незаконно.
– Проверим. Вы с Шаховым давно живете?
– Несколько лет.
– Сколько?
– Седьмой год.
– А что ворует, знали?
– Нет.
– И не догадывались?
– Не знаю… – Она опустила голову, вспомнив, что уже через год после возвращения из колонии он принес ей около пятисот рублей и золотой кулон на цепочке… – Нет, не знала и не догадывалась, – твердо проговорила Медвецкая. – Он все эти годы работал, даже грамоты получал. Работал же…
– Получал, но на добро добром людям не ответил, хотя и сам, казалось бы, нравственно отстрадал. Он совесть в себе убил…
Солдатов обратил внимание на ее слова «не знаю». Уклончивым был ответ на его прямой вопрос: догадывалась или нет? И он решил задать еще несколько вопросов, проверить ее, так сказать, на точность.
– Он пил часто?
– Вначале да. Последние два года редко. «Ответила точно», – подумал Солдатов.
– Не обижал вас?
– Нет.
– А шрам этот давно?
– Этот? – Медвецкая потрогала бровь. – Да.
– В самом начале. Когда вернулся. К нему тогда девчонки лезли из старой компании. Из-за них это…
– Какая у него зарплата?
– Вы уже, наверное, знаете.
– А все же?
– Ну сто тридцать – сто пятьдесят…
– Машину хотел покупать?
– Хотел.
Они друг на друга посмотрели и, словно сговорившись, одновременно произнесли:
– На что?
– На что? Алексей работал. И премии получал. Я тоже работаю. Товароведом.
– Где?
– В ювелирном. – Лицо Медвецкой на мгновение исказила страдальческая гримаса, но она быстро справилась с собой. – Могли же мы помечтать и приблизить мечту жизни?
– Вот и приблизили…
– Мечты – это мечты, вещь невинная, – улыбнулась было она и вдруг, почувствовав в словах Солдатова что-то опасное для себя, неожиданно спросила: – Что значит приблизили? Это относится и ко мне?
– Поговорим об этом позже, не сейчас. – Солдатов пожалел об этой фразе: взволновал ее напрасно.
– Нет уж, сейчас, – настаивала она. – Что значит приблизили? Я хочу точно разобраться в ваших словах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45