Я знал, что подобная откровенность с моей стороны ни к чему хорошему не приведет, но чувствовал острую потребность выговориться, излить накопившуюся внутри горечь.
– Ты молодчина, Виктор, – почему-то похвалил меня полковник Филатов. – Я вижу, что у тебя накопилось много негативных эмоций. Ты действительно пережил критическую ситуацию и, безусловно, прав. Даже машина сломалась бы, не вынесла такой неясности. Но тобой, – он наставил на меня указательный палец, – именно тобой я могу гордиться.
Уверенный тон Филатова немного успокоил меня.
– Не знаю, что мне может помочь, – я чувствовал себя опустошенным. – Я сижу дома без работы. Скоро будет пять месяцев со времени тех злосчастных выстрелов. Друзья смотрят на меня недоверчиво, во мне самом произошел внутренний раскол. Я стараюсь не вспоминать августовских событий, чтобы неожиданно не сделать открытия, что я был не прав, а Лешка Терехин и другие, напротив. Меня снедает тоска.
– Ты хочешь работать? – поймал меня на слове полковник.
Из моих слов так и выходило. Я открыл свои карты, и помогли мне в этом эмоции. Все-таки он был прав, этот полковник Филатов, когда любил повторять: «Эмоции – плохой советчик, особенно в нашей работе. Они обезоруживают вас перед противником». И сейчас он, должно быть, посмеивался над моим откровением. Отступать было не в моих правилах, и я признался:
– Да, очень хочу. И так понимаю, вы мне можете это предложить.
Некоторое время длилось молчание. Потом Филатов спросил:
– А ты что же, думаешь, что у тебя есть возможность выбора?
Я не ответил, и он продолжал более дружелюбным тоном:
– Есть у меня для тебя одно дело, Виктор. Кстати, я с самого начала имел в виду именно тебя, когда в управлении шел разговор о нем.
Полковник сделал паузу. Он понимал, что я сгораю от любопытства, но не собирался торопиться с объяснениями. Этим он давал понять, что стоит выше меня, что он начальник, а я всего лишь его подчиненный. Вернее сказать, один из множества его подчиненных.
– Намечена поездка на юг. Сейчас идет подбор и обсуждение кандидатов. Думаю, что любому из них ты дашь фору на двадцать ходов вперед, – он позволил себе улыбнуться.
– Поездка на юг, – повторил я.
– Ты должен поехать, Виктор, – сказал полковник. – Здесь уже начинается настоящая работа, а не игра в бирюльки.
В глазах Филатова появился холодный огонек, как у охотника, который видит добычу. Меня заинтересовало его предложение.
– Куда именно?
Полковник внимательно посмотрел мне в глаза.
– А ты где служил? – спросил он. «Афганистан, – пронеслось у меня в голове. Так вот какой юг он имеет в виду?! Значит, предстоит секретная миссия в Среднюю Азию. Черт возьми, да это все равно, что собственноручно подписать себе смертный приговор», – у меня были плохие воспоминания об этом регионе.
Полковник сразу заметил мои внутренние колебания.
– Ты еще молод, Виктор, и многого не понимаешь, – сказал он. – Ты должен знать, что в нынешней ситуации мы должны действовать сообща. Мы в силах заставить время играть в нашу пользу, иначе всем нам придется очень туго.
Я уже представлял, что дело, о котором говорит Филатов, серьезное. Кто-то пытается снова переставить фигуры на политической доске, и для этого понадобился я, исполнитель.
– Так где ты служил, Виктор? – переспросил меня полковник.
Я мысленно улыбнулся. Кому, как не ему было известно все до подробностей о моей жизни или жизни других ребят из нашего спецподразделения.
– В Пешаваре, в специальной команде внутренних войск, специализация по радиоперехвату, – ответил я.
– Отлично. Это нам подойдет, – и он снова задумался.
Мне не терпелось узнать о подробностях дела:
– Значит, обратно в Афган?
– Зачем снова туда? – ответил полковник вопросом на вопрос. – На этот раз немного поближе.
– Таджикистан?
– Его южная окраина, – уточнил полковник.
– Да это же смертный приговор! Филатов снисходительно улыбнулся.
– А если нет? – спросил он. – Ты пойми ситуацию правильно. Это здесь тебя может ждать трибунал. Папки с делами по августу еще лежат на столах прокуроров и следователей. И одному черту известно, сколько еще они могут там находиться. Нет никакой гарантии в том, что нас не оставят в покое. Поэтому нужно срочно включаться в дело, только это может нас спасти.
– А поездка на юг?
– Она дает нам выигрыш во времени, это во-первых. А во-вторых – шанс оправдаться за головотяпство, проявленное нашим прежним руководством.
Интересный у нас получался разговор. Мой собеседник то причислял себя к числу виновников за случившееся в августе, то открещивался от них. Но было в его речи одно постоянство, из которого я выводил: я виноват во всех случаях, как в паре с Филатовым, так и без него.
– Если ты согласишься на мое предложение, – продолжал полковник, – то потом, по завершении операции, сможешь уйти со службы и спокойно продолжать безвредную жизнь.
– Безвредную? – переспросил я. – Я не ослышался?
– Нет, Виктор, ты не ослышался, – Филатов начинал злиться, – именно безвредную, потому что ты поедешь туда…
Он на мгновение замолчал, а потом добавил:
– Но пока не будем забегать наперед и торопить события. Я даю тебе самое большое неделю для того, чтобы решиться на поездку. Хорошенько подумай, взвесь все «за» и «против». Помни о том, что если ты останешься в Москве, спокойствие оставит тебя. Делу дадут ход, и трибунала не избежать.
Он замолчал, и я принялся соображать, что стоит за словами моего бывшего начальника. Было похоже, что он угрожал мне в том случае, если я откажусь от поездки. И тут мне стало страшно, впервые за многие годы я ощутил безысходность своего положения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73