Вот так…
У меня были Тамарины ключи от квартиры. Я их выложила перед нею и ушла. По-бабьи, конечно, поступила, теперь вижу, что вела себя неправильно, несолидно. Она же в дочки мне годится, а я с нею на одной доске. Стыдно вспомнить, да что поделаешь? Не исправишь.
С месяц не показывалась я у Саши. И вдруг он сам является, и совершенно трезвый. Я так обрадовалась, хоть и невесел он был. Оказалось, сидит без денег, пришел просить взаймы. Насколько я знала, накоплений у них с Тамарой не было, тем более они недавно купили для своей дочки машину. А я одна, сын в армии служит. Пошли мы с Сашей в сберкассу, я сняла пятьсот рублей, сколько просил, даю ему, а он плачет. Совершенно, понимаете, распустился. Жалко смотреть, сердцу больно. Такой был великолепный человек, настоящий мужчина – и вот пожалуйста…
Успокоился он, слезы вытер и объясняет… даже не объясняет, а скорее жалуется. Лена из него последние нервы вытянула: в доме ни рубля, молока купить не на что, до отцовой получки десять дней, а ей еще надо кожаную юбку купить, продается по случаю…
Руки мне целует – и опять в слезы. Еще бы немного – и дошел бы до истерики.
Ну вот… С тех пор мы с Сашей встречались редко, а к ним я вовсе перестала ходить. Но один раз, на его день рождения, двадцать пятого сентября, зашла поздравить вечером. Еще светло было, а в квартире уже дым коромыслом. Дверь мне открыл красивый молодой человек – он только и был трезвый, а остальные за столом ну как последние пьянчужки. Их там человек двенадцать было, шесть пар. Девицы совсем зеленые, возраста Лены. И Саша с такой же в обнимку сидел. И Лена присутствовала. А мужчины все гораздо моложе брата.
Поглядела я, вижу – Саша едва меня узнал. Ухмыляется, а встать со стула не может. Положила я хризантемы на тахту и ушла. Горько было – невыносимо…
Безобразно… Тамару-то мы схоронили в июне, вот в такой же солнечный день, как сегодня. После этого я его долго не встречала. Потом перед Октябрьским праздником столкнулись в универмаге, в парфюмерном отделе, он духи покупал и был вроде бы в порядке. Извинялся, что еще долг не отдал. А под Новый год забежал ко мне на минуту. Очень вальяжничал. В дубленке, в новом костюме и чуть под хмельком. Долг принес. Я говорила – могу и подождать, но он деньги на стол бросил.
Вот, пожалуй, и все. Больше мы ни разу не разговаривали. Так, на улице иной раз встретимся… «Как живешь?» – «Ничего…» И разойдемся. Он даже внешне стал неузнаваем. Костюмы на заказ. Какая-то лихость в лице. А впечатление жалкое…
Разговор с Еленой Перфильевой
– Что я могу сказать об отце? О мертвых – или ничего, или только хорошее.
– Меня интересуют последние три года. Кажется, он сильно изменился…
– Ничего удивительного. Он безумно любил маму… Ее смерть была большим ударом.
– А в чем это выражалось?
– Пить стал.
– И все?
– Ну сами понимаете, где гулянка – там женщины.
– Вы знали его знакомых?
– Кое-кого видела.
– Что это были за женщины?
– Молодые.
– Вы не пробовали его образумить?
– Это было бы бесполезно.
– У него, если мне не изменяет память, день рождения – двадцать пятое сентября?
– Да.
– Простите, нескромный вопрос: тогда, в семьдесят девятом, вы ведь этот день тоже отмечали?
Пушистые ресницы едва приметно дрогнули.
– Вы уже разговаривали с моей очаровательной тетей?
– Разговаривал.
– Да, отмечали. Не очень-то весело, правда.
– Слава Коротков тоже был?
– Да.
– Между прочим, вы не знаете, как он познакомился с вашим отцом?
– Понятия не имею.
– Отец никогда ничего об этом не говорил?
– С какой стати ему об этом говорить?
– А вы, если не секрет, как относитесь к Короткову?
– Нормально. По-моему, очень приличный человек. Самостоятельный.
– Еще более нескромный вопрос: он за вами не ухаживал?
– Кажется, на такие вопросы можно и не отвечать?
– Не только на такие.
– Ну хорошо. Он учил меня водить машину. И вообще, мы дружим на автомобильной почве… Но какое все это имеет значение? Отец мертв.
– Поверьте, мне самому неприятно ворошить прошлое, вторгаться в вашу личную жизнь. Но необходимо кое-что прояснить. Служба обязывает.
– Прояснить, чтобы бросить тень на отца?
– Вы вначале сказали, что о мертвых или – или… Но есть и другая поговорка: мертвые сраму не имут.
– Мне дорого доброе имя моих родителей.
– Понимаю ваши чувства… Ваш отец, кажется, не очень беспокоился о своем добром имени, но мне не хотелось бы на него покушаться. Вы постарайтесь войти в мое положение. Поверьте, я спрашиваю вас не из праздного любопытства. Существует некая истина, до которой я должен добраться.
– Ничего не имею против.
– Благодарю вас… Так вот, скажите, пожалуйста, кого отец считал своим лучшим другом?
– у него не было друзей отдельно от мамы.
– Мы говорим о последних трех годах. С кем он чаще всего встречался?
– Откуда мне знать? Гости у нас бывали редко.
– А в тот раз, на дне рождения, кто еще был, кроме Славы Короткова?
– Не помню.
– Но все-таки… Вы так молоды… Неужели память уже отказывает?
– Три года прошло… Были какие-то совершенно незнакомые мне люди.
– А Слава с кем?
– Можете записать – он был ради меня.
– Вы же видите – я ничего не записываю. Отец ваш, кажется, испытывал тогда материальные затруднения?
– Я всегда говорила, у моей тетушки язык как помело. Ничего не скажешь, героический подвиг – дать родному брату взаймы полтысячи.
– У меня не осталось впечатления, что она этим хотела похвалиться.
Пушистые ресницы широко распахнулись.
– А у вас, товарищ Синельников, нет такого впечатления, что вы копаетесь в старом, грязном белье?
– Признаюсь – есть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27