Временами налетали легкие порывы ветерка, и листья березы едва слышно трепетали. Николай не заметил, как книга выпала у него из рук, он уже крепко спал.Около пяти часов он проснулся оттого, что услышал, как хлопнула калитка, и легкие шаги прошелестели по гравийной дорожке. Николай поспешно помассировал двумя руками покрытое испариной, горевшее лицо и затекшие предплечья и, поторопившись вылезть из гамака, вывалился из него и оказался стоящим на четвереньках перед подошедшей Людой.– Да-а, – насмешливо протянула она, – Благородный рыцарь на коленях перед дамой сердца. Я вижу, рыцарь, вы до того истомились в ожидании, что даже взмокли.Николай неловко встал на ноги. Первым его порывом было обнять Люду, но, уже протянув руки, он увидел, что они запачканы землей, и машинально отряхнул ладони о майку, вследствие чего на ней остались две серые полосы.– Да я заснул, тень ушла, и я на солнце оказался, – виновато начал оправдываться он.– Ладно, рыцарь, прощение может быть даровано вам после того, как вы приведете себя в порядок и хотя бы умоетесь. А я пока что-нибудь поесть приготовлю.Николай поспешно направился в летний душ. Вода на дачные участки поступала из огромной серебристой цистерны, возвышающейся на металлической ферме на краю поселка. Цистерна же наполнялась из артезианской скважины, и в периоды летней засухи, когда воду регулярно разбирали в больших количествах для полива, она не успевала толком прогреваться, поэтому из душа хлестали тугие холодные струи, и разморенный солнцем Николай быстро пришел в бодрое состояние и хорошее расположение духа.Когда он зашел на веранду, на столе уже стояла сковородка, в которой аппетитно дымилась глазунья с ветчиной, влажно поблескивали в большом блюде нарезанные огурцы и помидоры и аккуратной горкой возвышались в старой плетеной фарфоровой хлебнице темно-коричневые ломти бородинского хлеба. Люда заваривала чай, стоя спиной к вошедшему Николаю. Услышав шаги, она повернулась к нему вполоборота, держа в руках большую жестяную коробку с чаем. Николай взял у нее из рук коробку, не глядя поставил ее на старинный буфет, осторожно обнял Люду за плечи, заглянул ей в глаза, и опять его как будто повлекло в эту серо-голубую бездну. Он привлек ее к себе, почувствовав под руками гибкое, сильное и в то же время нежное тело, поцеловал, ощутив, как у нее раскрылись губы, и кончик ее языка скользнул по его губам. Он поднял ее на руки и унес в комнату, которая была завешена шторами от жары.Когда они успокоившиеся и опустошенные лежали рядом, прижавшись друг к другу, она потерлась щекой о его плечо и робко сказала,– Ты знаешь, я есть хочу, а глазунья совсем уже остыла, наверное.– Да, приходится признать, что права старая народная мудрость, любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда.– Ну, если считать, что эта мудрость права, то твое признание относится и к первой ее половине?– Люд, ну что ты, у меня и в мыслях не было, что-нибудь подобное подразумевать. Просто это высказывание в студенческие времена, помню, иногда заменяло завтрак.– Ого, сударь мой, да вы у нас оказывается изрядный ловелас с незапамятных времен!– Вот именно что, с незапамятных. Уже и не помню ничего, а вы, мадам, пытаетесь меня подлавливать на этом. Потом, о еде-то не я первый заговорил.– Ладно, ладно, прощаю. Но впредь извольте обращаться ко мне «мадемуазель», я же замужем не была.– Пардон, пардон, мадемуазель! Но вообще-то я искренне надеюсь, что вскоре обращение к вам можно будет поменять.Ого! Вас, сударь, никак на матримониальные устремления потянуло?– Люда, правда, пойдем, поедим, а то мне сейчас не до пикировки на подобные темы.– У тебя что-то случилось?– Да, как тебе сказать, сам еще не пойму. Пошли, пошли, сначала еда, потом думать будем.Окна на веранде были широко распахнуты, но ни единого порыва ветерка не доносилось с улицы. Наступило какое-то томительное душное затишье. В саду даже птицы перестали петь. От жары спасало только то, что веранда выходила на северную сторону дома.Николай подошел к старому белому пузатому с никелированной ручкой холодильнику «ЗИЛ», стоявшему в углу веранды, и достал две бутылки пльзенского, которые немедленно запотели. Ключ он искать не стал, а ловко открыл обе бутылки черенком обычной ложки. Одну бутылку пододвинул к Люде, предложив ей жестом самой разбираться, из какой посуды потреблять напиток, а свою бутылку он опрокинул в полулитровую стеклянную кружку, в какие испокон веку в советском общепите наливали пиво. Ему сразу вспомнилось, как в детстве они с отцом после помывки в поселковой бане, отстояв очередь в буфет, отходили от стойки. Отец нес кружку пива с высокой пенной шапкой, а Николай двумя руками держал стакан с клюквенным напитком, который производился местным пищекомбинатом. Стенки стакана изнутри были усеяны крупными пузырьками газа; пузырьки поднимались вверх, лопались, достигая поверхности, и от этого в стакане взлетали крошечные фонтанчики брызг, которые Николай ощущал на лице, когда подносил стакан к губам. Он с закрытыми глазами делал несколько глотков, в носу начинало нестерпимо щипать от углекислого газа, он переводил дыхание и снова пил до тех пор, пока из поднятого стакана не стекала в рот последняя капля.Стеклянная кружка на веранде у Володьки имела свою историю. На третьем курсе, сдав последний экзамен летней сессии, они большой компанией поехали купаться в Серебряный бор. Как раз был период разгара антиалкогольной кампании, но пиво почему-то приравняли к безалкогольным напиткам, и местами спонтанно вдруг появлялись оазисы, где из больших алюминиевых кегов разливали чешское пиво.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97