Козловский Евгений
Грех
Евгений Козловский
Грех
Когдав июле целую неделю то и дело идут дожди, среднероссийские лугаприобретают такой вот глубокий, влажный, насыщенный зеленый тон, не столько нарушаемый, сколько подчеркиваемый фрагментами теплого серого неба, отраженного в лужицах, колеях, канавках, в проплешинах мокрой рыжей глины.
Если сделать волевое усилие и исключить из поля зрения как специально уродующую пейзаж высоковольтную линию, недобрые семь десятков лет разрушаемый и только год= какой-то =другой назад возвращенный правопреемникам прежних хозяев для восстановления и жизни древней постройки монастырь выглядит -вымокший, издалека -- почти как в старые времена, -- тем эффектнее появление наэтом пространстве новенького, сверкающего, словно с рекламного календаря рэйндж-роверас желтыми заграничными номерами, который, покачиваясь и переваливаясь, движется к влажно-белым коренастым стенам по плавному рельефу лугабез дороги, напрямик.
Рэйндж-ровер набит аппаратурою и молодым пестро одетым иноземным народом, взрыв хохотакоторого обрывает, свесившись с огороженной никелированными поручнями крыши почти в акробатическом трюке белобрысая долговязая девицас микрофоном в той руке, которою не уцепилась в оградку:
-- Э! Я все-таки пишу!
-- Остановимся? -- флегматично спрашивает флегматичный водитель, потягивая из банки безалкогольное пиво.
-- Так эффектнее, -- возражает белобрысая, -- только помолчитею -- все это по-немецки.
Помолчать обитателям рэйндж-ровератрудно: они предпочитают чуть снизить тон и закрыть окна. Впрочем, девицу это, кажется, устраивает: оналовко возвращается в относительно надежное положение накрыше, кивает толстенькому бородачу с телекамерою, тот направляет объектив намонастырь.
Загорается красная съемочная лампочка; девица, выждав секунду-другую, сообщает микрофону, что они приближаются к одному из недавно возвращенных властями Церкви женских монастырей, зачьими стенами по ее, девицы, сведениям живет сейчас под именем инокини Ксении и, как говорят в России, спасает душу (двасловапо-русски) героиня прошлогоднего нашумевшего гамбургского процесса, обвиненнаяю
Опасаясь, что девицарасскажет слишком много в ущерб занимательности повествования, перенесемся намонастырскую колокольню: держась напряженной рукою затолстую, влажную веревку, смотрит налуг, набукашку-рэйндж-ровер двадцати= примерно =летняя монахиня, чью вполне уже созревшую, глубокую, темную красоту, не нуждающуюся в макияже, оттеняют крылья платка-апостольника. Смотрит, не в силах сдержать чуть заметную, странную, пренебрежительную, что ли, улыбкую
Рэйндж-ровер останавливается тем временем у монастырских ворот, компания высыпает из него, белобрысая девица, ловко спрыгнув с крыши, стучит в калитку. Таприоткрывается нащелочку, являя привратницу: тощую, злую, каких и только каких в одной России можно, наверное, встретить наподобном посту. Привратницанекоторое время слушает иноязыкий, с ломано-русскими включениями, щебет.
-- Нету начальства! -- роняет и калитку захлопывает, чуть нос белобрысой не прищемив.
-- Дитрих, материалы! -- распоряжается та, и Дитрих лезет в машину, вытаскивает кипу журнальных цветных страниц, отксеренных газетных полос, фотографий.
Белобрысая принимает бумажный ворох, перебирает его, задерживаясь намгновенье то наодном снимке, то надругом: давешняя монахиня -- аонавсе стоит наколокольне, поглядывает вниз и улыбается -- в эффектной цивильной одежде заогородочкою в судебном зале (двое стражей по сторонам); окруженная журналистами, словно кинозвездакакая, спускается по ступеням внушительного здания -- надо полагать, ДворцаПравосудия.
Флегматичный водитель, понаблюдав занапрасными стараниями совершенно обескураженных, не привыкших в России к подобному отношению товарищей проникнуть в обитель, столь же флегматично, как пиво пил прежде, нажимает накнопку сигнала, апотом щелкает и клавишею, врубающей сирену.
-- Ты чего?! -- пугается белобрысая.
-- Нормально, -- говорит ли, показывает ли лапидарным, выразительным жестом тот.
А монахиня наколокольне, справясь с часиками, ударяет в колокола. Получившаяся какофония явно забавляет ее: высунулись кто из какой двери, кто из окошкасестры, привратница, словно борзая, бежит к келейному корпусу; навстречу, спортсменка-спортсменкою, мчится мать-настоятельница, отдавая находу распоряжения.
Калиткасноваприотворяется. Мать-настоятельница, дамасравнительно молодая, чью комсомольско-плакатную внешность камуфлирует от невнимательного взглядамонашеское одеяние, не столько ни бельмесане понимает в многоголосии с той стороны ограды, сколько не желает понимать, не желает смотреть и напросунутые в щель белобрысой репортершею вырезки. Особенно раздражает монахиню уставившийся нанее телеглаз.
-- Минутку, господа! Айн момент! -- асамакосится наколокольню, с которой несется все более веселый перезвон.
Наконец, привратницапочти заруку тащит юную, тонкую монашку, которая, выслушав данную наухо настоятельницею инструкцию, начистейшем берлинском диалекте говорит, что господа, к сожалению, ошиблись, что никакой сестры Ксении в их обители нету и не было и даже никакой сестры с другим именем, похожей нафотографические изображения, и что, к сожалению, монастырь не может сейчас принять дорогих гостей.
Немцы переглядываются, шепчутся, собираются, кажется, предпринять еще одну атаку, но привратницауже закладывает калитку тяжелыми, бесспорными засовами, амать-настоятельница, не заметив вопроса-упрекав глазах юной сестры-переводчицы, направляется к кельям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20