Кроме того, что Вольдемар представлялся Арсению единственным достойным собеседником на курсе, привлекала в товарище и принадлежность к новой средней элите, нахождение за кругом которой в ту пору Арсений начинал чувствовать достаточно остро.
Сбежав на пару дней из гастрольной поездки по Дальнему Востоку, которою Арсений зарабатывал деньги на их с Нонною долгую и счастливую жизнь, пробравшись в самолет - билетов не было на месяц вперед зайцем и одолев десяток тысяч километров затем лишь, чтобы обрадовать Нонну, сделать ей своим появлением на дне ее рождения приятный сюрприз, Арсений обнаружил, что его не ждут, во что, впрочем, не хотел верить вплоть до момента, когда Нонна вынесла в собственной сумке вещи Арсения, которые успели за последние месяцы мало-помалу перекочевать из его мансарды в квартирку на Ульяновской, да потребовала назад ключ, но сильнее всего гнал Арсений от себя предчувствие, что вакантное место на Нонниной кровати, на, так сказать, станке, занял бывший лучший друг Вольдемар, не поставивший, вопреки канонам мужских взаимоотношений (по папаше Хэму), в известность об этом Арсения.
Что же мне делать со щенком? - вернувший ключ, с сумкою через плечо, стоял Арсений перед Нонною, держа в вытянутых руках измотанного почти суточным перелетом полуторамесячного пушистого скотчика, которого раздобыл на птичьем рынке Владивостока Нонне в подарок: в совместно сочиняемых картинах их будущей совместной жизни неизменно присутствовал верный пес. Не знаю, ответила Нонна. Возьми себе. Мы послезавтра... и поправилась: я послезавтра еду в Сочи; мне не на кого его оставить. Ах, так! взвился Арсений. Мне его тоже не на кого оставить! И довольно резко, так что оно жалобно взвизгнуло, опустил маленькое существо на газончик, одним узким поребриком отделенный от несущихся по Ульяновской автомобилей. Ах, так! - и пошел, не оборачиваясь, к своей ?яве? - скручивать тормоза.
Он сам не знал, сколько пролежал, бесчувственный и бессмысленный, в прокаленной пыльным московским зноем мансарде, - часы и времена суток мешались, сливались в одно,-но, когда шумная гроза обрушилась вдруг на Ершалаим, пришел в себя, и щенок первым вспыхнул в сознании, заставил работать воображение, больно ударил по сердцу и совести. Арсений бросился на Ульяновскую, бегал по дворам и подворотням, звал, искал, ощупывал глазом асфальт, опасаясь и ожидая обнаружить следы кровавого месива, в которое мог превратиться беззащитный его подарок под колесами первого же грузовика.
Силы Арсения наконец иссякли; он, добела отмытый дождем, привалился к стене и долго смотрел на освещенные Ноннины окна, за которыми бесшумными силуэтами двигались люди, празднующие ее двадцатилетие.
На гастроли Арсений так и не вернулся, чем крепко подвел товарищей.
41.
42.
43.
В сорокапятилетнем мужчине, нетвердой походкою пробирающемся между столиков ресторана ВТО, лысом, потасканном, плохо одетом, Арсений с грустью и недоверием узнал себя. Как обычно, в это близкое к полуночи время столы были либо заняты совсем уж пьяными компаниями, либо свободны, но не прибраны, и тяжелый взгляд вошедшего шарил по редким фасам, профилям и затылкам в надежде зацепиться за что-нибудь знакомое. Так оно и случилось.
Ба! Арсений! окликнули его из угла второго, маленького зальчика. Какими судьбами! Леша! сосредоточившись на голосе, вытащил Арсений из памяти имя и подошел, полез целоваться. Здорово, старик! Ниночка! подозвал официантку седой, замшевый Леша. Организуй бутылочку. И чего-нибудь, он пошевелил в воздухе пальцами, закусить. Потом пробежал глазами по Арсению, устало остановил взгляд и продекламировал с выражением: ах, как тебя, так и меня увило жизни тяготенье. Откуда ты взялся? Вообще или конкретно? спросил Арсений. Конкретно только что из Димитровграда (Леша продемонстрировал удивление на лице: кес, мол, к° сэ к° Димитровград?), а вообще - ищу работу. Вот уже пятнадцать лет, как ищу работу. Так сказать, давно не молодой специалист с неоконченным высшим. Где сказочку дадут поставить, где - ассистентом. Ну и потом.. Арсений сделал известный жест, я же сильно поддаю. Хохотнул и добавил: иногда даже на свои. Так что, знаешь, брат Пушкин, все как-то... Ну, а ты где? Я-то? не без самодовольства, плохо прикрытого иронией, ответил Леша. Я сейчас и действительно - брат Пушкин. Литератор. Сочиняю пьесы. А! поразился Арсений. Так ?Старая деревня? - твоя? А ты думал! Во даешь! Мне и в голову не приходило. Считал - однофамилец. Она ж у нас в театре, в Димитровграде, шла. (Леша снова продемонстрировал выражение кес к° сэ.) А что - вообще ничего пьеска. Находишь? Ты молодец, старик. С тобой даже сидеть страшно. Сколько хапнул? Твое здоровье! пропустил Леша мимо ушей бестактный Арсениев вопрос. Давай!
Учились Арсений с Лешей Ярославским хоть и одному, да в разных вузах, и друзьями не были никогда, разве встречались время от времени на пьянках да на просмотрах, и вот уже больше пятнадцати лет не виделись вовсе, но давняя взаимная приязнь, атмосфера этого места всеобщих нетрезвых встреч и, конечно, случай свели их в тот вечер за одним столиком и втянули в достаточно бессмысленный и беспредметный, как казалось поначалу, разговор.
Когда принесенная Ниночкою бутылка уже переполовинилась, на другом конце зала вспыхнул скандальчик: не первой молодости блядь била посуду. Арсений с ленивым любопытством обернулся на шум, и все в нем оборвалось: испитое, потасканное 6.-жье лицо напомнило о женщине, много лет назад переломавшей его жизнь: из-за нее он бросил институт, из-за нее уехал в провинцию, из-за нее начал пить, - напомнило о Нонне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180