Чего он смеется? Чего плачет? — спрашивают.— Эх, лучше смеяться, чем плакать. Таков свет: никому нет дела до Фарлама,
— Да, никому нет дела до Фарлама,— машинально повторил Хаджи Смион, глядя на злополучную юбку и кошку, сушившихся на солнце.
— Ежели кто окатит твоего Англичанина — да не синей краской, а просто помоями и скажет ему: «Пойди поваляйся на желтой тафтяной юбке Хаджийки»,— ты потерпишь?
— Не потерплю.
— А как же Фарламу с этим мириться?
— Ты прав: не прощай, будь мужчиной, держись!
— Это ли не поруха чести моей фалимилии? Ведь смертоубийца обесчестил ложе мое»
— Верно. Человек одной честью жив! — согласился Хаджи Смион.
Варлаам немного подумал, потом прошептал?
— Знаешь что?
— Ну да. А что?
— Не говори никому,
— Никому не скажу.
— Дай мне свое...
Хаджи Смион вперился в глаза собеседникам
— Мое?
— Дай мне его! Смертоносное.
— Ружье?
— Ну да.
— Зачем оно тебе?
— Дай.
— Оно заряжено.
— Заряжено...
Хаджи Смион испуганно оглянулся по сторонам,
— Молчи. Как бы кто не услыхал.
— Слушай.
— Ну ее к дьяволу, эту затею.
— Дай его Фарламу, не бойся,
— Нет!
— Слушай, я в него не стану стрелять. Убийства не будет.
— А на что ж оно тебе?
— Сейчас Фарлам тебе скажет,
Хаджи Смион еще раз отрицательно покачал головой.
— Ты понимаешь, Хаджи: этот Селямсыз — страшный негодяй.
— Знаю. Ну?
— Он ночью залез ко мне во двор, ты подумай...
— Так, так,
— Он может как-нибудь ночью опять стену перелезть и напасть на мою фалимилию.
— Понимаю. Разве прошлый год Геревица, что гряды с розами ему перекапывала, не жаловалась на него в общину?.. Береги свою честь, Варлаам.
— Так дай же мне свое смертоносное!
— Сохрани боже!
— Я не стану до смерти убивать, а только постращаю. Ведь ты же мне друг?
— Нет, нет, ружье — это не игрушка. Береги свою честь, Варлаам!
И Хаджи Смион поспешно скрылся в воротах, Удаляясь, он опять услыхал возносящиеся до самггх
облаков громкие крики.
Перемирие кончилось. Между двумя генералами и их
батареями начался решительный бой.
XI, Хаджи Смион и Иванчо Йота
Хаджи Смион, погруженный в размышления, медленно переступил порог кофейни. Там было довольно много посетителей, среди них несколько уже знакомых нам. Йота с большим пылом рассказывал им об утреннем приключении, взволновавшем весь город. Хаджи Смион тихо сел и стал слушать.
— Ну, нипочем не соглашается! — продолжал Иванчо.— Тут не стерпел я и говорю: «В конце концов ты жа отец четырнадцати детей и прочее... Какой пример им подаешь? Подумай: отец ведь!»
— Это Селямсызу? — вмешался Хаджи Смион; он не мог удержаться, чтобы не похвастать добрым делом, которому посвятил сегодняшнее утро.— А я то же самое Варлааму толковал, и мы как будто договорились.
Иванчо поглядел на него недовольно и продолжал!
— Только вижу,— он опять в сторону... «Я, говорит, то и то!» Нет, сударь,— говорю ему благородно,— ты — попечитель школы. Или эту честь ни за что считаешь?
Хаджи Смион, приготовившись скинуть левый башмак, вмешался снова:
— И я то же самое Варлааму сказал. «Ведь тебя, говорю, в школьные попечители выбрали. Я сам голос за тебя подавал. А ты нас позоришь... ей-богу, позоришь!»
Иванчо отмахнулся от Хаджи Смиона, поглядел на него кислым взглядом и продолжал:
— Тут Селямсыз стал сдаваться. Вижу, проняли его слова мои. «Иванчо, ты прав»,— говорит.
— И Варлаам сперва упирался, а под конец сказал: «Ты прав...» То же самое!
И Хаджи Смион важно оглядел все собрание.
Иванчо кинул на Хаджи Смиона свирепый втляд. Заметив, что тот снял башмак, чтобы говорить, он предупредил его намерение.
— Кажется, уж совсем убедил его. Но вдруг он мнез «Хребет! Не могу. Нет, нет, не могу. Чтобы этот разбойник анатолийский ворота мои бесчестил!»
— Вот, вот! И Варлаам тоже: «Я, говорит, этого смертоубийцу и Иуду Искариотского, который фалими-лию мою бесчестит»
— Замолчи, невежа! Попечители! Позор для болгарского народа! —в бешенстве закричал Иванчо.
Среди присутствующих послышался смех. Хаджи Смион презрительно поглядел на Иванчо и строго промолвил:
— Будь американцем, сударь. Веди себя чинно.
Но через минуту гнев его прошел, и он охотно принял предложение Иванчо сыграть в карты...
— Только честно, без обмана,— прибавил Иванчо.
— По-американски,— ответил Хаджи Смион, усаживаясь удобнее.
Игроки несколько раз сдали карты в полном молчании.
Первый нарушил его Хаджи Смион.
— Знаешь, как звали не прошлогоднего, а позапрошлогоднего кадия?
— Пять да три — восемь, да один — девять... Кого?
— Позапрошлогоднего... четыре и четыре — восемь.,. Ходи.
— Хаджи Юнуз, что ли?.. Ходи, чего тянешь?
— Малая. Берешь? — воскликнул Хаджи Смион.
— Черт подери, допек ты меня! Всю душу выжег и прочее... На! Грабь!
— Пять, два... три... десять!
— Крупная! Ох! — испуганно вскрикнул Иванчо.— Нег, постой, постой! У тебя ведь девять... Как же десять? Долой, долой, долой крупную!
— Ах, волки заешь!.. А я десять очков насчитал, обчелся,,. На, возьми ее себе!
И Хаджи Смион с сердцем кинул карту на землю.
— Вперед, пожалуйста, честно, без обмана...— сказал Иванчо, забрав при следующей сдаче и крупную и мелкую.
Хаджи Смион, насупившись, обдумывал ход. Игра продолжалась.
— Теперь — будь сам свидетелем, Хаджи Смион: я благородно, как полагается,— понимаешь?.. Игра, прямо сказать... Ну, не идет чертова карта... Эх, будь у меня сейчас девятка!.. Погоди, погоди: я посмотрю, чем ты кроешь. Два да три — пять, да четыре — девять и прочее. Ладно, бери.
— Экий ты недоверчивый,— сказал Хаджи Смион, пряча себе под колено три карты Иванчо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42