Сначала будто бы просто прогуляться, но потом ноги сами понесли
его вновь к Скалобиту. А зачем - того Смел и сам не знал.

У входа в кузню он потоптался немного, не решаясь войти - ночь
все-таки. Потом чуть-чуть приоткрыл дверь, заглянул: в горне еще догорал
огонь, его красные блики скакали по комнате. Смел просунул голову внутрь и
увидел, что хозяин по-прежнему сидит на скамье, подперев кулаком тяжелую
челюсть. Но теперь Скалобит глядел не в пол, а на дверь, то есть, прямо на
Смела. Понял Смел, что выглядит дураком, и вошел, извинившись. Но
Скалобит, похоже, ничуть не удивился, а пробасил:
- Заходи, заходи... Давно уж я жду - кто же из вас вернется. Так
значит, ты это? Ну, добро...
Ничего не понявший Смел робко присел на край табурета. Скалобит
смущал его огромностью и какой-то недосказанностью: казалось, что он знает
много больше, чем говорит. Посмотрели они друг на друга, будто
прицениваясь. И сказал ему Скалобит просто и без всякого ехидства:
- Так ты, значит, и есть герой?
Смел смутился:
- Почему - герой?
- Потому что не всякий решится... Ты же ко мне вернулся зачем? Затем,
что тебе невтерпеж - хочешь Невесту расколдовать. Только вопрос - по тебе
ли задачка?
Смел глядел исподлобья, с вызовом и упрямством изрядным.
- Вижу, вижу, - успокоил его Скалобит. - Да... Вижу - есть в тебе
сила. Не знаю - откуда. Но есть. А помочь тебе... Я же правду сказал - не
знаю. Мелкий народец - он темный, до конца никогда ничего не скажет. Но
когда говорит о чем-то - значит, знает. А в записочке ихней сказано так, -
Скалобит полез в карман, выудил клочок пергамента и прочел непонятные
строки: - "Дождись того, кто один придет - он и есть посвященный в тайну.
Он и может снять заклятие Девы Долы". Да... - Скалобит опять призадумался
и пожал плечами: - Может, в этом что-то и есть, только что - не пойму. О
заклятии речь - ты припомни, что было там: "Сердце у тебя каменное - так
пусть же камни и будут тебе женихами... Имя твое да будет забыто, пусть
никто никогда не вспомнит, кто ты есть и откуда..." - при последних словах
Скалобита Смел едва не подпрыгнул, - он-то знал, кто она и откуда! - но
вовремя спохватился, подумав, что не вправе выдать чужую тайну. От старого
Скалобита не укрылось его движенье, но он вроде как не заметил. Сказал с
сомнением только:
- Не знаю, не знаю... Ничего такого я тут не вижу. Но, может быть, ты
видишь? - и хитро прищурился.
- А что там еще, в записочке? - ушел от ответа Смел.
- Да ничего... - с сожаленьем мотнул головою старый кузнец и
посерьезнел: - Однако вот что тебе скажу: если догадываешься о чем-то, но
сомневаешься - сто раз подумай, да сто раз взвесь. Ошибешься - лежать тебе
камнем. Вот и все, дружочек... Дальше сам решай. - И Скалобит сгорбился,
задумался, замолчал.
Смел встал тихонько, негромко пожелал доброй ночи и, услышав в ответ
короткое "свидимся", неторопливо вышел из кузни. Огромных усилий стоила
ему эта степенность - в мозгу как бабочка под сачком металась и билась
догадка: он разгадал тайну Невесты! Он уже одолел заклятие Девы Долы,
гласящее: "...пусть никто никогда не вспомнит, кто ты есть и откуда..." Он
- вспомнил! Он - понял! И хотелось ему теперь кричать и прыгать, но
холодной волною вдруг накатила мысль: "А Верен, он - понял? А если понял,
то почему молчит? Почему он молчит?" Чем больше Смел думал об этом, тем
меньше оставалось радости. И не стал он тревожить спутников, а так же
неслышно прошел в свою одиночку.

К утру Смел во всем разобрался. Страшноватая получалась вещь: идти
должен был только он, и непременно - один... Да, один. Потому что иначе
ходить вообще незачем - "Берегись, одинокий путник..." А почему именно он?
Очень просто: если Верен догадался и молчит - тут все ясно. А если молчит,
потому что не догадался... Тогда ничего нельзя ему объяснять. Получится,
будто Смел подставляет Верена вместо себя. По той же причине нельзя и
спрашивать - знает он, или нет. Словом, так повернулось дело - впору
волком выть. А сделать вид, - дескать, ведать ничего не ведаю, - поздно
уже, после того, как сходил к Скалобиту.
Да если бы даже никто и не знал - все равно поздно. Поздно стало уже
тогда, когда понял Смел, что речь идет о дочери Верена.
Целый день они просидели по комнатам, выходя только поесть, и глядели
хмуро, говорили нехотя. Сметлив был раздражен, Верен - подавлен, а Смел...
Смел все думал: "Ну почему - именно я?" Поглядывал на Верена с надеждой,
но тот так уныло смотрел на старую, заскобленную до колдобин крышку стола,
что надежда угасала как свечка. И отчаянье забиралось к Смелу под ребра,
леденило сердце, душу выстуживало. Как в полусне дожил он до сумерек. И
погода, кстати, была подходящая: после обеда появились высоко в небе
размазанные легкие облака, ветерок все сильнее разгуливался, а видимые в
окно его комнаты ледяные вершины украсились зловещими снежными флагами.
Эти знаки совсем доконали Смела: он, не веря себе самому, стал собираться.

Берегись, одинокий путник! Берегись, чтобы не застали тебя в горах
ознобные сумерки - это время, когда выходит Невеста на поиски. Того хуже,
если вдруг налетят свинцовые тучи, закрутит ветер, вздымая поземку из
колкого снега - это погода ее любимая. Она идет босиком по снегу, треплет
ветер ее серые лохмы спутанные и обрывки легкого платья. Это ее голос
слышен порой сквозь вьюгу, сквозь завыванья дикие, сквозь жалобный свист.
Как услышишь - берегись, одинокий путник! Ибо это она идет по дороге, все
ищет себе жениха, а находит лишь камни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87