Он называл ее про себя только так -
Книга, хотя стояло уже на первой странице название: "Хроники дома
Нагастов". Работал не торопясь, смакуя, стараясь, чтобы видно было все, о
чем рассказывал, как воочию.
И теперь, выписывая начало главы о покорении могулов, Учитель
старательно вспоминал Саргазан, бело-зеленый город, схваченный широким
полукружьем одинокой горы Тенгир, и весь изрезанный бегущими с ее склонов
ручьями сладкой воды. Здесь, представьте, и завязались, и сплелись клубком
те события, что привели к короткой, но яростной войне между могулами и
пореченцами. И вот, дойдя до того места, как Алакул-нойон приказал вырвать
язык перебежчику Джурабею, Учитель почувствовал, что устал, посидел еще
немного, глядя на недописанный лист бумаги, и решил пойти прогуляться.
Сумерки едва-едва начинали подправлять на свой лад облик города,
приглушая краски и превращая тени в потемки. Булыжники мостовой уже
отходили от веселой силы весеннего солнца и спросонья потягивался над ними
прохладный ветерок. Учитель шел по улице, неторопливо размышляя над одним
вопросом: зачем же пустил Джурабей грязный слух о красавице Эльби, если
знал, что смертельно оскорбляет нойона? Или так ведет нас судьба, лишая
ума и зрения на тех поворотах тайных, когда должны свершиться ее
начертания?
Он дошел до площади, и здесь смутный ропот отвлек его от мыслей.
Подняв голову, Учитель увидел, что у дворцовых ворот собралась толпа, -
почти сплошь лавочники, как он заметил, - и толпа эта гудит недовольно, а
вход в ворота закрывает ей длинный сержант, уперший с вызовом руки в худые
бока. Учитель забыл о своих размышлениях, интересуясь происходящим. Он
подошел поближе - послушать, о чем разговор, и оказался в хвосте толпы, но
услышать ему довелось немного. Почти ничего.

Сначала горлопаны громко обсуждали на ходу, как они сейчас - ух!
Скажут, так скажут! Но по мере приближения к площади голоса поутихли,
брага повыветрилась - к дворцовым воротам лавочники подходили
поскучневшими и слегка оробевшими. Судя по всему, многим уже хотелось
повернуть назад, но удерживал стыд. У крепкой деревянной решетки они
потоптались некоторое время в нерешительности. Наконец Котелок, чувствуя,
что время работает против него, постучал в дверную колотушку. Тогда из
сторожевой будки вышел Дрын, отпер ворота и грозно спросил: "Чего надо?"
Котелок хотел объяснить, и с ужасом ощутил, что у него не
поворачивается язык - сказался застарелый страх перед властями. Но тут, к
счастью, из-за спины его кто-то промямлил: "Мы вот... к доминату нам
надо..." Дрын важно кивнул, зашел в будку и оттуда кинулся в сторону
дворца молодой солдатик.
Ждать пришлось недолго. Стражник так же бегом вернулся и вполголоса
сказал что-то Дрыну. Тот опять кивнул и вышел к лавочникам:
- Доминат вас не примет. Если что передать хотите - бумагу какую -
оставьте мне. Всем все ясно? Разойдись!
Но толпа не разошлась. Именно робость, с которой заявились сюда
лавочники, обернулась неожиданно досадою. Ведь они же пришли -
послу-ушные! А тут какой-то Дрын перед ними нос задирает. Вспомнилось
кстати, что это он как раз отводил в тюрьму несчастного Апельсина. И
кто-то, похрабрее или хвативший побольше браги, крикнул:
- Нам к доминату надо, Дрын ты несподручный! - и все поддержали
нестройным гулом. Но Дрын, не уловивший перемены настроения, упер руки в
боки и угрожающе четко выговорил:
- Я сказал - разойдись! Или вы бунтовать надумали?
И так смешна была его тощая видимость в мешковатой форме, что из
толпы раздался обидный смех:
- Эх ты, Дрын, дубиной был - дубиной остался! Простых вещей не
понимаешь: нам к доминату надо!
Тогда сержант вышел за ворота и, шаря по лицам стоящих в первых рядах
лавочников глазами, зачастил:
- Ага, прекрасно! Ты, значит, ты, ты... И ты тут? Хорошо... В тюрьму
захотели, да? К Апельсину своему? Ладно...
Лучше бы он этого не говорил. При последних словах сержанта Грымза
Молоток - добродушный Грымза! - коротко махнул чугунным кулаком и Дрын
почувствовал, что летит в проем ворот, откуда только что вышел, а в спину
ему впечатывается выложенная квадратными плитками дорожка. На шум
выскочили из будки трое солдат, кинулись защищать начальника, но силы были
неравными, и стражников успели сильно поколотить. Лишь тогда в спешном
порядке поднят был караульный взвод, и лавочники разбежались кто куда.
Однако же уйти успели не все.

Когда Учителя тащили в тюрьму с завернутыми назад руками, он
вырывался, говорил, что не дрался, а наоборот, пытался разнять, но его
никто не слушал. Так и влетел он в застенок - головою вперед и не успев
даже выставить руки. Следом засыпались остальные: Грымза Молоток, беспалый
Наперсток и невесть как в толпу затесавшийся лавочник из Овчинки по имени
Скаред.
Они поднялись, отряхиваясь и ругаясь; Грымза трогал рукой разбитые
губы, Учитель тут же принялся стучать кулаком в тяжелую дверь, Наперсток
кинулся к решетчатому окну, будто успел уже соскучиться по воле, а Скаред
присел на скамейку в самом углу и поблескивал оттуда потаенными глазками.
Наконец Учитель отбил кулаки и понял, что это бестолку, Наперсток
убедился, что на улице все по-прежнему, будто ничего и не случилось, а
Грымза нашел, что все его зубы на месте. Мрачно расселись по скамьям вдоль
стенок.
Быстро темнело. Грымза сказал: "Хоть бы фитиль запалить, что ли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87