Сначала он ей не поверил:
- Пополам? Да не может такого быть.
- Вот чтоб меня Смут одолел! - захлебнулась Катица. И, снова припав к
его уху, принялась выдавать подробности.
- Ай-яй-яй, какое несчастье, - фальшиво сказал Котелок. - И Лабаст,
значит, бедный... А может, врешь ты все?
- Тьфу, - обиделась сплетница. С лавки вскочила, выпалила: - Никогда
тебе больше ничего не скажу. - И с тем удалилась.
А Котелок, посмеиваясь, поглядел ей вслед: отвязаться от Катицы
трудно, но он-то умеет. Однако посмеивался недолго: новость была
действительно важная, ее следовало обмозговать.
Сначала он позлорадствовал: наконец-то судьба воздала доминату, ни за
что обложившему его взносом. Правда, радость была неполной: денежки-то
уплыли. Но если раньше и думать нельзя было о том, чтобы их вернуть, то
теперь засветилось что-то навроде надежды... Двигаясь по философским
кругам, поднимаясь к большому от малого, Котелок так и эдак разглядывал
вещи, стараясь отвлечься от личной обиды, чтобы в правильном свете увидеть
происходящее. И - странное дело: чем дальше он заходил в крамоле, тем
яснее слышался ему веселый звон невозвратных денег.
Уже давно пришел Котелок к мысли, что порядок в мирном Поречье
немножко не тот. Даже и не порядок, если задуматься, а просто беспорядок
какой-то. Например, не нравилось ему каждый год давать взятки Щикасту,
распорядителю торговли, за продление патента. Оно, конечно, все дают, но
обидно. Не нравилось налоги платить - целая десятина, а куда все девается?
Не задумывались, любезные? То-то... А в прошлом году предложил он своим
собратьям, зажиточным лавочникам, написать доминату донос на Щикаста. Да
куда там... Перепугались, стороной целый месяц обходили. А чего,
спрашивается? Вместе-то они, если задуматься, сила. Где еще колбасу
купишь? А чай? А сахар?
Хотя... правильно испугались. И не Щикаста, конечно, а домината. У
домината - тюрьма, у домината - войско, у домината - пушка. Но теперь
положение немножечко изменилось. И надо бы перемену эту, не промахнуться,
использовать... - подумав так, Котелок с опаской оглянулся, будто кто-то
подслушать мог его смутьянские мысли.
Он размышлял весь вечер, размышлял засыпая, размышлял с утра, сидя в
лавке своей, и когда настало время обеда, не стал рассиживаться за столом,
а пошел к Апельсину, человеку обиженному, а значит, для него подходящему.
Он посмотрел, как тот бродит и причитает, скривил презрительно губы, но
окликнул-таки:
- Эй, Апельсин!
Апельсин поглядел на него жалко, руками развел: вот, мол - сам
видишь. Да... Не боец, не боец. Но нужно было с чего-то начать, и Котелок
подошел поближе. Он осмотрел разгром, покивал сокрушенно, и задумчиво
протянул:
- Что хотят, то и делают...
- Вот и я говорю, - плачущим голосом подхватил Апельсин. - Разве
можно так? Не спросили даже.
- Да я не о том...
- А о чем? - не понял Апельсин.
- А о том, - Котелок понизил голос, - что нас за людей не считают.
- Что, тебе тоже лавку сломали? - ужаснулся Апельсин.
Котелок утомленно вздохнул. С Апельсином разговаривать - что холодной
водой посуду жирную мыть. Но что поделаешь - придется терпеть. Котелок
перевел разговор:
- Я говорю, помочь тебе надо, - он мотнул головой на развалины. -
Как-никак свои.
- Э-э... - Апельсин смотрел на него одурело, не постигая, с чего это
Котелок вдруг стал ему "свой". Раньше и здоровался-то еле-еле, сквозь
зубы. Но не отказываться же: - Я... конечно...
- Ну ладно, - сурово оборвал его Котелок. - Попозже зайду - обсудим.
А теперь мне в лавку пора.
И пошел в свою лавку.

А вечером ни с того ни с сего потащил несчастного Апельсина в гости к
лавочнику Пуду Бочонку. Апельсин слабо отбивался ("Он же не
приглашал..."), но Котелок тащил молча, упрямо, и не слушая возражений.
Сказал только: "Две головы хорошо, а три лучше".
Пуд Бочонок, говоря по чести, был не столько голова, сколько живот.
Осторожный и расчетливый, он мог забыть об осторожности, если расчет
показывал прибыль. Но и рассчитывал всегда осторожно, а потому никогда не
проигрывал и богател ежедневно.
Гости явились вовремя: Пуд только что откупорил новую бочку ячменной
браги. А пробовать брагу в одиночестве, без приятной беседы - дело
последнее, сами знаете. Пуд прямо с порога увлек собратьев к столу, перед
каждым поставив по глиняной кружке, и тут же старшая дочь его принесла
вместительный жбанчик. Стали пробовать да нахваливать, так что хозяин,
довольный, велел оснастить угощение рыбкой соленой с сухариками.
Скоро пошли разговоры душевные, какие под брагу всегда и случаются.
Слышал, конечно, Пуд про несчастье, постигшее Апельсина - выразил
соболезнование. Тут и приступил Котелок, невзначай как будто бы:
- Э-эх, что говорить? Все так живем: вчера - Апельсин, завтра -
Котелок... И никто не поможет, если сами друг другу не поможем. Верно я
говорю, Пуд?
Пуд уловил опасное направление в словах Котелка, закряхтел и
откинулся в кресле:
- М-м... да-а... Хороша бражка...
- И дело не в деньгах, - поспешил успокоить хозяина Котелок, - а в
участии дружеском, в товарищеской, так сказать, поддержке.
Такой поворот устраивал Пуда, и он легко подтвердил:
- Да-а, без участия трудно...
Добившись согласия, Котелок уверенно продолжал:
- Нельзя давать друг друга в обиду. А то нынче его, а следом - и нас.
- Как это - нас? - встревожился Пуд. - Чтоб мою лавку сломали? Да
я...
- Лавку или не лавку, - уклончиво отвечал Котелок, - но мало ли что.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87