Но он
сказал вместо этого:
- Ага. Нет доброхотов. Так и знал. - И через плечо: - Палача сюда.
Но тут доминат, наблюдавший за всем уже без потрясения, а вроде даже
как с интересом, стронул коня с места:
- Отставить палача.
Доминат подъехал ближе и увидел с высоты сразу многое. Он увидел
фельдмаршала, ненавидящего его тяжело и бессильно, как только старость
может ненавидеть молодость (доминат мысленно рассмеялся в мутные
старческие глаза); он увидел, что приговоренные готовы упасть перед ним в
пыль и каяться, и клясться, что они виноваты, да, но не настолько! - и
заслуживают наказания, а не казни (доминат подумал, что именно так и
поступит); и увидел еще войско, ждущее его решения с некоторой надеждой,
но больше - с любопытством. Доминат повторил:
- Отставить палача. Часовым - по десять плетей. Пушку - подготовить к
маршу. Без телеги... Исполнять!
Опять зашевелились сумрачные мордовороты - потащили солдат, стоявших
на часах, к ближайшим деревьям, на ходу срывая с них рубахи. Пушку по
команде усатого капитана муравьями облепили латники и, дружно ухая,
поставили ее на колеса. Тут же конюхи стали перепрягать коней. Смел пошел
в сторону, подальше от деревьев, к которым привязали часовых - там уже
свистели плети, слышались крики и стоны. Он не любил таких зрелищ, хотя
если сам впадал в ярость, бить умел крепко и больно. А часовые были
действительно виноваты, по справедливости. Однако, его поразило, что
никому и в голову не пришло искать настоящего виновника, подложившего в
колесо эту штуку. Или не до того сейчас?
Так, размышляя, он дошел до обоза, и увидел Последыша. Тот стоял на
телеге в поварском колпаке, надвинутом почти на глаза, вытянувшись на
цыпочках, и, бледный как смерть, смотрел туда, где били плетьми солдат.
Смел сразу все понял. Он вспомнил странную, показавшуюся знакомой тень,
увиденную в полудреме, и как сказали ему: "Мальчишки балуются..." - все
сходилось.
Первым движением Смел хотел было подойти к Последышу, который не
замечал его, но раздумал. Лучше потом, когда не будет вокруг лишних глаз.
Десять плетей - дело недолгое. И скоро засипела труба, и войско снова
двинулось в путь, продолжая обсуждать происшествие. Смел шел задумавшись,
погромыхивая своим ведром, так что не услышал раздавшихся сзади криков:
"Берегись!" Идущий рядом с ним Посошок подхватил его под руку, оттащил на
обочину. Ничего не понявший Смел оглянулся и увидел причину внезапной
тревоги: их обгоняло верховое войско могулов.
Быки шли тяжелой, сотрясающей землю рысью, с низко опущенными
головами, покачивая по сторонам сокрушительными рогами, оправленными в
железо. Могулы сидели на них свободно, не шевелясь почти, лишь чуть
придерживая в руках поводья, и бронзовые лица их выражали полное
равнодушие, даже скуку. Дальнобойные луки из тонких рогов степной антилопы
сагайты лежали поперек седел, кривые длинные сабли похлопывали плашмя по
кожаным сапогам. Щитов могулы не признавали: только куртки из грубых
бычьих шкур, да собственная ловкость служили им защитой в бою.
Верховое войско прошло, и латники двинулись снова, чихая от поднятой
в воздух пыли. А потом впереди раздался сигнал "обед заводи" - малость
пораньше, чем нужно, и это значило, что они подошли к краю болот и дальше
вплоть до самой Прогалины стан разбить будет негде.
Ох, беда! Ох, некстати эта война! Фельдмаршал-то думал, что как
обычно на Заседаниях - поговорят, да разойдутся. Ан нет: молодой Нагаст не
тот оказался. Старый-то никогда бы... Да что теперь сокрушаться - думать
надо, что делать.
Что делать, что делать... С того самого проклятого дня он бьется над
треклятым вопросом - и ничего не придумал. Трещина ведь в ней, в пушке!
Хороша была, пока не стреляла. А ну как лопнет теперь? Аж холодок
пробирает от мысли одной...
Поздно, поздно он понял, к чему дело клонится. На заседании
растерялся, впервые в жизни. Да как растерялся - заметили все. Понять,
конечно, не поняли, а обрадовались. В глаза, не скрывая, хихикали, как он
воздух губами хватал. Может, унюхали что? Да вряд ли... Просто, не тот уже
стал фельдмаршал.
А ведь было, было... Сидел он на Заседаниях этакой скалой молчаливой,
а как о важных вещах речь заходила - только в рот ему и глядели. И как
начнет он - всегда веско, уверенно, так, что все равно уже, о чем
продолжать: "Моя пушка..." - и тут же все принимаются кивать,
переглядываться, как бы восхищаясь вперегонки - вот, мол, какой он у нас!
Вся эта дрянь - Щикасты, Галинасты, Галавасты... Все его боялись. Никто
даже вида не смел подать, что недоволен. А теперь...
А теперь вот - серпокол подложили. Смешно с серпоколом с этим, как
есть смешно. Думают ему хуже сделали. А он спит и во сне видит, что бы с
пушкой его окаянной случилось такое... Ну, чтоб не доехала она до войны.
Тогда и концы в воду, и он ни при чем... Молодцы, с серпоколом они хорошо
придумали. Да только нет надежды на них особой. Наверняка перепугались до
смерти, штаны замочили. Теперь надолго в кустах запрячутся. Самому что-то
надо придумывать. Эх, когда бы не голова...

Почистив лук и картошку, заготовив дров и вскипятив чай, Последыш,
следуя своему правилу, скрылся в зарослях сочного зеленого камыша. Здесь,
у края болот, уже чувствовался смрадный запах гнили, в воздухе, влажном и
удушливом, пищала тонконогая мерзость. Последыш сел на сухую кочку, достал
из-за пазухи горбушку хлеба, стал жевать, злобно отмахиваясь от комаров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87