"Зовя к счастливому концу --
И кровь текла по боковому,
Еще молочному резцу!"
Дописал, адрес редакционный на конверте вывел и на почту бросился с
улыбкой радостной на просиявшем лице. Авось, не примут...
СТРАШНЫЕ СНЫ ПАВЛА ЛАВРЕНТЬЕВИЧА
"Однажды философу Чжуанцзы приснилось, что он -- бабочка. Проснувшись,
философ долго не мог сообразить, кто он: философ, которому приснилось, что
он -- бабочка, или бабочка, которой приснилось, что она -- философ."
...И приснился Павлу Лаврентьевичу Манюнчикову страшный сон.
Будто стоит он один на вершине Кавказа, и не то чтобы стоит, а прямо-таки
висит, цепями к скале прикованный; и не то чтобы один, а в компании с каким-
то крупным пернатым, обладателем хитрой морды и клюва ланцетообразного.
Посидел орел этот, посидел, под мышкой почесался, нахохлился и говорит:
-- Здравствуйте, дорогой Павел Лаврентьевич! Как дела, как здоровье?
-- Здравствуйте,-- отвечает висящий Манюнчиков с присущей ему
вежливостью,-- дела, в общем, ничего, здоровье тоже, печень вот что-то
пошаливать стала, надо бы сходить, провериться...
-- Так чего ж далеко ходить? -- удивляется стервятник.-- Прямо сейчас и
проверим!..
И клюв свой поганый нестерильный между ребер и засовывает.
Хотел было Манюнчиков послать хирурга самозванного к его орлиной матери,
да глянул поверх крыла на пейзаж -- и видит, что идет внизу по горному
серпантину здоровенный мужик, в шкуру львиную завернутый, и тащит мужик
на плече дубину, лук и еще разные предметы, неведомые энциклопедическому
разуму Павла Лаврентьевича.
Увидел путник, как подлец-орел безвинного человека тиранит, сорвал лук
тугой, прицелился тщательно и тетиву спустил.
Запела стрела, взвилась в воздух, и все было бы хорошо, если б не орел
паскудный, за секунду до выстрела улетевший.
И когда зазубренный наконечник, смоченный в лечебном яде лернейской гидры,
вошел в многострадальную печень Манюнчикова,-- рванулся в негодовании
Павел Лаврентьевич, лопнули цепи -- и спрыгнул он на дорогу.
И это был последний подвиг Геракла, и первый подвиг национального героя
Эллады Манюнтия Сиракузского.

...И приснился Павлу Лаврентьевичу Манюнчикову страшный сон.
Будто сидит он в замкнутом помещении, на квартиру панельную
малогабаритную похожем, и если что и смущает Павла Лаврентьевича, так это
непривычная вогнутость стен, медью отливающих, и шаровары синтетические,
чувствительный Манюнчиков зад натирающие.
А прямо над головой Павла Лаврентьевича два голоса бубнят -- соседи, видать,
ссорятся. Первый этаким плаксивым тенорком молит, чтобы дядя его откуда-то
вытащил -- по всему видно, влип шалопай в историю; а дядин бас требует, чтоб
племянничек ему сначала лампу передал,-- тоже тот еще дядя попался!..
Надоело Манюнчикову пререкания их слушать, огляделся он вокруг и швабру в
углу обнаружил. Стал Павел Лаврентьевич шваброй в потолок стучать, чтоб
заткнулись ироды,-- а те и впрямь примолкли, пошептались, и давай чем-то
шершавым по потолку елозить. Трут и трут, во всю Манюнчикову акустику.
Не выдержал Павел Лаврентьевич, швабру прихватил и наружу выскочил.
И Алла-ад-дин ибн Хасан Багдади так никогда и не женился на царевне Будур.
На ней женился Ман-ан-Нюнч ибн Лаврентий аль-НИИШапури.

...И приснился Павлу Лаврентьевичу Манюнчикову страшный сон.
Будто расположился он на природе, в развилке огромного дуба, и шашлыки
жарит. Птички в листве щебечут, букашки в коре шебуршат, зелено вино в
речке охлаждается, жены назойливой на сто поприщ не наблюдается -- рай, да и
только!
И въезжает в Манюнчиков Эдем на добром коне некий субъект, поперек себя
шире, и ноздрями обросшими шевелит, к запаху мяса в уксусе принюхиваясь.
Направляет детина клячу свою к дубу, и ни тебе "здрасте", ни тебе "до
свиданья", а сразу, со славянской прямотой:
-- А засвисти-ка ты, собака, по-соловьему!..
-- Езжай, езжай, детинушка, Бог подаст! -- обозвался было миролюбивый Павел
Лаврентьевич, ан нет! -- не слушает его приезжий, знай свое долдонит:
-- А зареви-ка ты, собака, по-звериному!..
Смотрит Манюнчиков -- не до шуток становится, визитер настырный, вон уже
и за булаву хватается... Взял Павел Лаврентьевич шампур с шашлыком
недожаренным да с дуба полез -- свистеть, как просили.
И Илья так и не довез Соловья-разбойника во стольный Киев-град. Это сделал
Павло Манюромец, крестьянский сын, называемый в богатырской среде просто
и любовно -- "Лаврентич".

...И приснился Павлу Лаврентьевичу Манюнчикову страшный сон.
Будто стоит он на перекрестке, тупо глядя на указатель дорожный; да и
указатель-то так себе, краска облупленная, и сбоку готические глупости
нацарапаны. Крайняя табличка на запад показывает, сама кривая, и написано
суриком: "К Многоглавцу Зм. Г. Звенеть три раза",-- а чем звенеть-то и не
написано!.. Рядом стрелка на юг, "Шли бы вы..." и крест в конце -- видать, по-
немецки; а остальные Павел Лаврентьевич все равно разглядеть не успел,
потому как из-за поворота выскочил усатый паренек на пегой легкомысленной
кобылке и к столбу затрусил.
Подъехал паренек, шляпой положенное отмахал и спрашивает с акцентом:
-- Ист либер зи мин херц, где здесь есть проходить дорога в замок?
-- А бог его знает,-- отвечает Манюнчиков,-- где она здесь есть проходить, я сам
только что подошел. Читай вон, на столбе написано.
-- Найн, найн,-- трясет париком собеседник,-- ай дас наме принц Генрих, мы
читать не обучены, мы все больше по фройлян части.
-- Ишь ты,-- смеется Манюнчиков,-- а как же ты, их высочество, в документе
брачном-то расписываться станешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15