Какое-то время все четверо сидели в неподвижной тишине. И вот...
Пахан снова приласкал своего любимого арестанта по камере: стал
целовать его в губы.
- Хорошая... - властно шептал он, - одна ты у меня...
Пахан нежно стянул штаны с любимого арестанта и обнажил свое мужское
достоинство.
Этот арестант выглядел утонченно, женственно: длинные волосы: худое,
острое лицо; замысловато и привлекательно улыбчивый; маленький носик
слегка привздернутый; в смолянистых глазах глубокая печаль и ожидание.
Под штанами у арестанта оказались белые кружевные трусики. Их он
стянул и стал на четвереньки... Косой и Полковник прикрыли глаза, будто
задремали...
- Людочка... - насладительно засопел Пахан, истекая слюною, а я -
отшатнулся от объема тюремного Астрала и унесся прочь.

ОДЕРЖАНИЕ ЛЮБВИ
В тот день, когда я разговаривал с Наташей по телефону, когда я
впервые овладел земным телом председателя кооператива, я обещал своей
любимой посетить ее дом под видом работника кооператива: укрепить дверной
проем.
Но по теснине сложившихся обстоятельств и потому, что я понимал,
видел то главное, которым следовало заниматься в первую очередь, ибо оно
могло привести меня и Наташу к нашей встрече не на короткое время в тумане
предчувствия, а навсегда, я не пришел в назначенный день.
Но теперь, когда мелодика моих чувств к любимой перестала быть
заглушаемой аккомпанементом событий, застенки ожидания встречи
расступились передо мной.
И ринулся я к телефонному аппарату, и снова договорился о своем
приходе.
Гришина командировка истекала через три дня, и я должен был спешить
уладить все что только можно.
В течение сегодняшнего дня, когда я готовил свое сердце к встрече и
оно обретало мужскую крепость в просторах памяти, вспомнилась мне Вика, и
то, как я убил ее в себе, но тогда я не мог поступить иначе, потому что
неминуемо остался бы вне познания Астрала. "Вне меня просторы эти, я не
долго в них летал, - вспомнились мне мои строки, - потому что все на свете
за просторы я отдал", - только бы и осталось тогда мне сказать, если бы я
не решился убить Вику, мою последнюю, любимейшую привязку на Земле.
А Наташу я не хотел убивать, да и нельзя ее было убить, да и незачем,
Наташа была нездешней, она приходила и уходила как наваждение, и, в конце
концов, я сам превратился в наваждение. Нам всегда было ближе всего быть
местом для предмета, и потому обладали мы предметами только теми, которые
были на нашем месте, и нам было даже невдомек, что стоит лишь стать самим
предметом, и все места будут предлагаемы для него - для предмета все места
есть, существуют для него, для места же есть только тот предмет, которым
оно обладает. Наташа являлась предметом, она возникла на месте моем и
ушла, и тогда я перестал быть местом, ибо на что мне нужна была пустота, я
тоже стал предметом. Но обманчивое наваждение ускользнуло и снова стало
местом... Да... тяжелее всего приручить, обладать наваждением.
Неторопливо, чтобы не захлестнула одышка, я поднялся по лестничной
клетке в своем доме на пятый этаж в Гришином земном теле и позвонил в свою
квартиру, как обычно, три коротких раза.
За дверью послышались шаги, и после короткой паузы кто-то глянул в
глазок на председателя кооператива, - скрежетнул металлический язычок
замка, дверь отшатнулась внутрь моей квартиры.
Там в прихожей стояла Наташа, она улыбчиво смотрела на меня в дверную
отщелину.
- Здравствуйте, - сказал я.
- Вы Гриша? - Поинтересовалась Наташа в готовности отстегнуть дверную
цепочку.
- Да, я товарищ Сергея и представитель фирмы, - игриво отрапортовал
я, едва удерживаясь от желания вломиться в прихожую, схватить Наташу на
руки и целовать.
Тут же Наташа сорвала цепочку и распахнула дверь, она возникла перед
мной в нежно-голубом атласном халатике. Наташа слегка прищурилась, словно
от яркого света, будто предчувственно припоминая что-то.
- Проходите, - с торопливой заботливостью предложила она, - проходите
на кухню, туфли снимать не надо. Я сейчас приготовлю чай. - Наташа
захлопнула дверь и провела меня в мою кухню. - Садитесь сюда, за стол. - И
она предложила мне табуретку.
Я сел на нее, я чувствовал себя в сонном восторге, все вокруг
казалось ненастоящим, даже когда я проходил на кухню, забывши о своей
скованности в рамках земного тела, я едва не шагнул сквозь закрытую дверь,
но на удивление Наташи по этому поводу я извинился в своей неуклюжести.
- Целый ворох серебристых бликов на потолке, - сказал я, когда мы уже
начали пить чай. Наташа посмотрела на меня внимательно.
- Откуда, - спросила она, - откуда вы знаете об этом, Гриша?
День был очень солнечным, у кухонного окна на табуретках сверкало два
ведра, доверху наполненных отстаивающейся водой.
- О чем? - в свою очередь спросил я и глянул на потолок, на котором
серебрились солнечные блики. Наташа тоже бросила взгляд на потолок.
- Ну да, - рассмеялась она, - извините меня, пожалуйста, я подумала
совсем о другом, и в самом деле целый ворох серебристых бликов на потолке.
Я промолчал и тоже улыбнулся - как же она была хороша, моя Наташа! Ее
длинные вьющиеся волосы, мои ладони магнитило прикасаться к ним; ее
детские улыбки, ускользающие от меня, таяли мятно у меня на душе.
Как же хотел я любить ее в эти мгновения!
- Расскажите что-нибудь о Сереже, - попросила она.
- О Сереге можно говорить много, - стесняясь доверчивости Наташи,
сказал я и медленно опустил глаза, делая вид, что рассматриваю кусочек
лимона, плавающего в моей чашке чая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161