Эта невосполнимая утрата потрясла меня, была страшным, непоправимым горем.
Рассказы о Дзержинском.
М., 1965, с. 51–58

Я. Э. ДЗЕРЖИНСКАЯ
НАШ ФЕЛИКС
Мои воспоминания о Феликсе самые нежные, не только как о брате, но и как о человеке.
Отец наш Эдмунд Руфим Дзержинский был учителем физики и математики в Таганрогской гимназии. Заболев туберкулезом, он оставил педагогическую работу и по совету врачей уехал в Дзержиново.
Жизнь наших родителей была нелегкая. Большая семья – восьмеро детей – требовала забот и внимания. Семья жила на отцовскую пенсию. Хозяйство никакого дохода не приносило. Земли за небольшую плату сдавались в аренду (42 рубля в год). Отношения между родителями и окрестными крестьянами установились прекрасные. Отец, подготавливая нас в гимназию, вместе с нами бесплатно учил детей арендатора и детей из соседней деревни Пстриловки.
Мать была вечно занята хозяйством, поэтому старшей сестре Альдоне и мне приходилось заниматься с ребятами.
Феликс рос упрямым, шаловливым ребенком. Но и в детстве его характерной чертой была необыкновенная честность. Он никогда не лгал.
Память у него была замечательная. В четыре года он декламировал наизусть отрывки из поэмы «Пан Тадеуш» Мицкевича, стихи Словацкого, рассказывал сказки и басни…
Десяти лет Феликс поступил в 1-й класс Виленской гимназии. В те годы в гимназии, как и во всей Литве, преследовалось все польское. В коридорах гимназии и на дверях висели надписи: «Говорить по-польски строго воспрещается». Это особенно возмущало моего брата.
У Феликса было очень отзывчивое сердце. Помню такие случаи. Мать купит ему новые ботинки или форменную рубашку, смотрим, он приходит домой в каких-то рваных ботинках или старой рубашке. Оказывается, Феликс обменял с нуждающимся товарищем лучшее на худшее. Очень часто он свой завтрак, положенный ему в ранец, отдавал тому, у кого его не было.
Чувство справедливости и любви к угнетенным он пронес через всю свою бурную жизнь.
* * *
В 1914 году, после начала первой мировой войны, Феликса увезли из варшавской тюрьмы в Орел, где он отбывал каторгу за побег из сибирской ссылки, а затем, в марте 1916 года, его перевели в Москву, в Таганскую тюрьму.
Война заставила меня с дочерью покинуть Вильно. Мы уехали оттуда летом 1915 года с последним эшелоном беженцев. Целый месяц добирались до Москвы. В таком большом городе я очутилась впервые в жизни, никого не знала. Что тут делать? Денег у меня оставалось 20 копеек. Поступила сначала на первую попавшуюся работу. Позднее, прочитав в газете, что Польскому комитету помощи беженцам нужна корреспондентка, знающая иностранпые языки, я пошла туда, и меня приняли на службу. Помещался этот комитет на Большой Лубянке, дом 20.
Когда Феликс оказался в Таганской, а затем в Бутырской тюрьме, я не пропустила ни одной возможности свидания с ним, аккуратно носила ему передачи. Но он никогда одни не ел и не курил. Все, что я посылала, он делил поровну между товарищами.
В мае 1916 года состоялся новый суд над Феликсом. Он происходил в Кремле, в Московской судебной палате, и мне удалось присутствовать на нем. Феликса приговорили к шести годам каторги за партийную работу в 1910–1912 годах. Я сидела на скамейке среди публики, и мне трудно было удержаться от слез, видя изнуренного Феликса. Он заметил мои слезы и погрозил пальцем, чтобы я но плакала. Он утешал меня своей улыбкой.
Во время свиданий в тюрьме он меня всегда уверял, что революция скоро наступит. И действительно, 1 (14) марта 1917 года Феликс вместе с другими политическими заключенными был освобожден из Бутырской тюрьмы. В этот день он много раз выступал перед рабочими Москвы и только к ночи, еще в арестантской одежде, добрался ко мне домой. Я тогда жила с дочерью в Кривом переулке. Феликс поселился у нас.
Из Польского комитета я принесла пальто и костюмы для брата и его товарищей.
Феликс был делегирован от Москвы на VI съезд РСДРП (б), где его избрали в ЦК партии. Он остался в Петрограде, принял активнейшее участие в Октябрьской революции. Вернулся Феликс в Москву весной 1918 года, когда уже работал председателем ВЧК.
Как-то раз, желая побаловать брата, я напекла целую груду его любимых оладышек. Муку, конечно, купила у подвернувшегося на улице спекулянта. Когда пришел Феликс, я с важностью поставила оладышки на стол. Но он, прежде чем их попробовать, спросил строго:
– А не у мешочника ты купила муку?
Когда я подтвердила – все мои оладышки полетели за окно. Феликс сказал, что мы должны давать пример даже в мелочах в том, чего требуем от других…
Кристально чистый, самоотверженный, бескорыстный, Феликс всю свою жизнь с 17-летнего возраста отдал делу революции.
Рыцарь революции.
М., 1967, с. 107–109

Б. КОШУТСКИЙ
В НАЧАЛЕ ПУТИ
С Феликсом Дзержинским я познакомился в конце 1895 года в Варшаве на тайном съезде делегатов нелегальных ученических организаций. Почти во всех гимназиях на территории бывшего Королевства Польского в царские времена, когда в школах запрещалось говорить па польском языке, существовали такие организации. Они ставили своей целью не только изучение польского языка и истории Польши, но и вовлечение учащейся молодежи в борьбу с царизмом, посылали своих делегатов на съезды, собиравшиеся ежегодно в Варшаве. Кроме делегатов от средних школ там участвовали также и студенческие делегации.
В 1895 году на такой съезд впервые прибыли представители городов вне пределов Королевства Польского. В числе участников съезда был и Феликс Дзержинский из Вильно.
Я был тогда учеником 8-го класса, представлял Келец-кую гимназию. Состав делегатов по своим политическим взглядам не был однородным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118