Вот так. Еще. Ну...
Ну... Да, мой хороший, мой родной. Да. Да. Да.
Он молчал.
Яркий свет утра рвался в самолет. Овальное стекло окна нагрелось,
по его спине тек пот. В какую-то секунду он представил себе, каким
мятым выйдет из самолета, будет просто неприлично... Эта отвлекающая
мысль неожиданно для него самого усилила счастье, он тихо застонал,
она - чуть скосив глаза, он это увидел - с твердым, безразличным
выражением лица подвинулась в кресле поудобнее, выпростала свою руку
и, глядя как бы спокойно перед собой, вдвинула ладонь между его
втянувшимся животом и поясом брюк. Я не смогу, сказал он тихо,
откидываясь на спинку кресла и одновременно прикрывая полой плаща ее
руку, я не смогу сдержаться, не надо... не надо, слышишь... Ну, и не
сдерживайся, усмехнулась она, лицо ее было искажено бешеной, злой
улыбкой, не сдерживайся, это твои проблемы, я ведь сдержалась... Ты
настоящая ведьма, прошептал он, настоящая... Не делай этого, как я
встану потом? Трус, сказала она, только и думаешь, как будешь
выглядеть. Не бойся, я потом все приведу в порядок, в гостинице. А до
гостиницы доехать, выдохнул он, как я доеду до гостиницы в таком виде?
Замолчи, хрипло приказала она, молчи и будь наконец собой, трусишка!
Оранжевый свет любви, подумал он, это не лучшее, что можно
написать обо всем, что происходит с нами. Оранжевый свет солнца,
восходящего рядом с самолетным окном. И когда солнце наконец
поднимется до нас, когда его свет окажется уже совсем рядом и целиком
поглотит нас обоих, в этот момент можно и умереть, подумал он.
Остановятся двигатели, и мы будем падать, и надо будет держать ее изо
всех сил, чтобы не вылететь из кресел, не падать внутри самолета, а
только вместе с ним.
Не хочу умирать, сказала она, почему ты хочешь со мной вместе
умереть, а с нею жить? Я тоже хочу жить с тобой. Пусть не все время,
но когда мы вместе, я хочу жить, а не умирать, понял? И больше не
предлагай мне умирать, я не хочу.
...Самолет чуть вздрагивал под ногами пробирающихся к двери
людей. Не было и следа от солнечного дня, лил дождь, истошно выл над
летным полем ветер, но все теснились, стремясь как можно быстрее на
трап, который пришлось ждать слишком долго.
Внизу, у трапа, стояли двое солдат - в нелепо торчащих из-под
бронежилетов длинных шинелях, в насаженных торчком поверх ушанок
касках, с автоматами, косо лежащими на высоких грудях - словно
чудовищные бабы на чайник. Офицер в пятнистом бушлате останавливал
некоторых из прилетевших, проверял документы.
Внимательно глянул ей в глаза: "А, прилетели армию позорить...
Ладно, еще будет время, дадут и нам слово..." На его документы глянул
невнимательно, потом сообразил: "И вы, конечно, туда же... Ладно".
В машине она сникла, сидела отдельно, глядела в окно. Потом
сказала негромко, косясь на шофера: "Этот... военный... Как будто
пригрозил. Как ты думаешь, не могут сообщить на работу?"
Приоткрыв узкую щель в окне со своей стороны, он курил. Щелчком
выбил сигарету наружу, пожал плечами: "Ну, сообщат. А что, собственно,
криминального? Едешь на встречу с друзьями, по официальному
приглашению, я - по своим делам... На нас не написано, что мы вместе.
Так что и огласки никакой бояться не надо. Или ты боишься чего-то еще
конкретного? Не бойся, девочка, не бойся... Нам уже поздно бояться".
В гостинице было тепло, тихо, чисто, никто не проявил никаких
эмоций ни по поводу их русского языка, ни по поводу их принадлежности
к метрополии. В лифте, как в гостиницах всего мира, стоял запах
хорошего табака и парфюмерии, сияли темные зеркала. В номере шумело
отопление, по телевизору передавали концерт из фрагментов старых
фильмов. Вдруг - все-таки другая страна! - показали кусок из "Blues
brothers". Пел, нескладно, по-слепому двигаясь, великий Mister Ray
Charles. Он играл продавца в магазине музыкальных инструментов,
слепого продавца, у которого пацанята пытаются стырить гитару.
Намеренно не попадая, а только пугая, гений стрелял на звук, и
одновременно играл на электропиано, и пел, неловко дергаясь, склоняясь
и распрямляясь над клавишами... Genius sings the blues.
Он бросил сумку в прихожей на специальную подставку-столик и, не
выключая телевизора, пошел в ванную.
Быстро разделся, свалив всю одежду кучей на табуреточку в углу.
Стал под душ и три раза поменял воду, крутя краны, словно ручки
управления каким-то важным прибором, - холодная до упора, горячая до
предела терпения, опять холодная, опять горячая, опять... Пульт
управления телом.
Вытерся большим полотенцем с петелькой в углу и фирменной
надписью - все-таки это их гостиница! Не разворовали, хотя открыты уже
давно.
Осмотрел внимательно одежду - все обошлось, небесная страсть не
оставила следов.
Оделся старательно, долго стоял перед зеркалом. Мог бы, конечно,
быть и помоложе. Но еще вопрос, было бы это лучше или нет... Каждому
идет какой-то возраст, ему, видимо, больше всего подходит не
юношеский.
Блюз еще длился. Mister Ray Charles. The Great.
Студия, подписи, пустой разговор, осторожное сочувствие,
осторожное дружелюбие. Чужие люди... Может, рюмку коньяку? У нас это
еще возможно. Спасибо. Еще одну? Одну, спасибо - и все... Чужие, чужие
люди, пустой разговор... Знаете, господин москвич, теперь это уже
непоправимо. Вы понимаете нас, надеюсь? Мы, балтийцы, уже никогда не
сможем быть с вами на ты, я правильно выразился? Давайте выпьем с вами
эту рюмку коньяку, но не будем лгать друг другу о дружбе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49