Снова время от времени его
звали к "вертушке", и Володька в трубке вздыхал: "Да, Николай
Павлович, сегодня ты круто взял... Пока могут не понять... Но, должен
признать, правда... Молодец!.."
Но вот что интересно: все верили Дегтяреву и теперь и прощали ему
и прошлое, и настоящее, хотя многим почти таким же не прощали. Может,
в этом "почти" и была причина - что-то в Дегтяреве чувствовалось
настоящее, страсть какая-то, и потому отличали его люди от комических
прогрессистов, кочующих с тусовки на тусовку.
Дегтярева тоже куда-то выбрали, включили и приглашать тоже стали
на тусовки, и всюду он говорил о бедных людях, и грива его, ставшая
более небрежной, выглядела все более убедительно. Вместо костюма он
теперь носил свитера и кожаные куртки, которые привозил из каждой
поездки.
Но страсть все жестче складывала его губы. И она - пожалуй,
единственная из всех его бесчисленных личных и заочных знакомых -
знала, что страсть действительно существует.
Познакомились же они еще в первый день ее работы. А недели три
спустя ее попросили съездить к нему домой - Николай Павлович был
болен, а тут срочно понадобился какой-то документ, который он взял
домой. Или, наоборот, срочно понадобилось ему отвезти какой-то
документ на прочтение и отзыв - уже забылось это за годы. Она была
самая молодая и не очень занята работой, послали ее. Он жил в
просторной квартире, в старом доме, где-то в районе Сивцева Вражка.
Паркет сиял, картины со стен сияли, гигантский экран телевизора
светился нездешними красками... В таком жилье она еще не бывала в те
времена. В прихожей, в гостиной и в видимом сквозь приоткрытую дверь
кабинете стояли плотно набитые книжные шкафы. За их стеклами, поперек
корешков, были засунуты фотографии Николая Павловича - и с Володькой,
и с Петькой, и с Раулем, и с Эрихом, и с Густавом... И просто - с
актерами, писателями, музыкантами. На самом видном месте была
фотография Дегтярева с каким-то лысым, чрезвычайно стесненно
державшимся перед объективом - втянув голову в плечи. Поймав ее
взгляд, Николай Павлович спокойно и достойно-гордо назвал фамилию,
которая в те годы даже дома произносилась не слишком громко. В
начальственной квартире фамилия прозвучала особенно вызывающе...
Когда через двадцать минут она собралась уходить, он пошел за нею
в прихожую - и вдруг взял за руку, слегка потянул, они оказались в
спальне... Она даже не успела перейти с ним на ты и, уходя, спросила
нелепо: "А где... ваша супруга?" Оказалось, что жена просто вышла в
магазин. Она похолодела, он усмехнулся - в определенной смелости, и
это подтверждалось потом еще много раз, ему отказать было нельзя.
Их роман длился полтора года, тут как раз все изменилось, но он и
теперь оказался неизмеримо выше ее в новой табели о рангах, и только
когда она стала вести самые популярные - ночные - передачи, они начали
уравниваться. Однажды они вместе пили кофе в гигантском ангаре нижнего
буфета. "Сегодня приезжай, - сказал Николай Павлович негромко, когда
от столика отошел надоедливый редактор из литдрамы. - Я один..." Она,
допив кофе, молча смотрела, как он закуривает, - Дегтярев позволял
себе дымить трубкой где угодно, и замечаний ему никто не делал. "Когда
тебя ждать?" - Он затянулся, удивленно подняв брови, поскольку она
продолжала молчать. Наконец она встала и взяла свою чашку, чтобы
отнести ее к мойке, - не могла отвыкнуть от этого столовского правила.
"У меня сегодня переда-ча, - сказала она, - кончится поздно, и я не
могу..." - "Ну, так придумай что-нибудь, - раздраженно буркнул он,
продолжая сидеть и раскуривать трубку, придавив ее сверху спичечным
коробком. - Скажи Андрею, что ночная запись какая-нибудь..." - "Нет,
Коля, не придумаю. - Она продолжала стоять перед ним с чашкой в руке и
говорила, почти не понижая голоса. За соседним столиком замолчали, но
ей было все равно, о романе и так ходили сплетни, пусть теперь знают,
что все кончилось. - Не буду придумывать, потому что мне надоело
бегать по первому требованию. Что, ее ты опять в магазин отправишь?
Или к внукам? И потом - после передачи я слишком устаю..."
Она пошла к мойке. Он догнал ее, сказал, скривив больше обычного
рот в презрительной гримасе: "Конечно, тебе передача важнее... Теперь
можно карьеру делать на болтовне, Дегтярев не нужен". Она не ответила,
но в тот день Николай Павлович Дегтярев попал в ее список - в список
унижавших, мучивших, терзавших самое болевшее в ней. Он действительно
помогал ей в первые месяцы, но по честному счету помощь эта была не
настоящая. Он учил ее только тому, что требовалось тогда, а главное,
что потребовалось ей теперь, она уже осваивала без него. Но помощь все
же была, потому что поначалу нужно всплыть на уровень. И Дегтярев,
напомнивший о помощи, попал не просто в список мести - он в этом
списке был одним из самых ненавистных. Но время расчета все не
наступало... В коридорах они кланялись, а попав - что бывало все чаще
- в одну поездку, в самолете и в автобусах садились далеко друг от
друга. Если необходимость возникала, обращались друг к другу, конечно,
по имени-отчеству. Время еще не пришло, но она знала, что придет...
- Извини, - сказал Дегтярев, - не спится никак. Давай выпьем
вместе... вспомним... Или совсем все ушло?
Она не торопясь запахнула халат, завязала пояс, сунула щетку под
подушку, сбросила полотенце, недосушенные волосы рассыпались, сразу
завившись в слишком мелкие кудри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49