Прилизанные
волосы не прикрывали широкую лысину, маленькие и очень близко
поставленные голубые глаза всегда гноились в уголках, как у медведя.
Мундир был весь в белесых пятнах и сидел нелепо на квадратном, шириной
в сейф, торсе. Капитан не признавал спортзала и вел занятия в
небольшой комнате, заваленной полусломанными столами и стульями.
Мундира он не снимал. Сергею на второй день едва не сломал челюсть,
несмотря на то что курсанты были в защитных боксерских шлемах. Юра
сделал над собой усилие, вышел на середину комнаты - и успел схватить
ножку стула... Но капитан чуть дернул чудовищной башкой, ножка
скользнула по прилизанным волосам и опустилась на погон с малиновым
просветом; погон оторвался. "Молодец, еврейчик, - сказал капитан, - не
боишься..." Подвигал плечом под оторванным погоном - и, почти не
пригибаясь, двинул Юру левой в низ живота. С бушлата, который Юра
получил разрешение не снимать из-за склонности к простудам, полетели
пуговицы. Юра пригнулся, и капитан, занеся над его затылком сцепленные
в замок руки, сказал: "Удар обозначаю. После удара тело противника
должно быть уничтожено, потому что причина смерти может быть
установлена..." Сергей сидел на полу, закинув голову, чтобы остановить
кровь, Юра кашлял и хрипел. Капитан усмехнулся: "Мой удар они знают,
сразу поймут, кто учил..." Олейник уже подходил к нему. Капитан
смотрел на него, все еще усмехаясь. Усмешка еще была на его лице,
когда он лежал в углу, а Олейник стоял над ним, обозначив ломающий
горло удар ногой. "Ты на занятия больше не ходи, - сказал капитан, не
пытаясь встать. - Ты дерешься хорошо, я в следующий раз отвечу
полностью, потом за тебя не отчитаешься".
Приходил человек в камуфлированной полевой форме, но без знаков
различия вообще, красавец, в котором Сергей долго пытался узнать
своего знакомого, а потом сообразил, что парень просто одно лицо с
Полом Ньюменом. Красавец был молчалив и только тихонько мычал про себя
невнятную мелодию, когда готовился к стрельбе или рассматривал
измочаленные мишени. Стреляли и в тире - в холодном ангаре, в котором
никогда не оседала белая пыль осыпавшейся штукатурки, и на открытом
стрельбище, туда топали полчаса по грязи, красавец приезжал на "Волге"
с солдатом за рулем. Шел к траншее, держа в левой руке за ремни
"калашников" и М-16, в правой - большой рюкзак с патронами россыпью и
снаряженными рожками. Однажды Олейник отстрелялся хуже обычного;
чувствовал себя плохо, видимо, подскочило давление - накануне опять
пытался выяснить у Барышева хоть что-нибудь о Гале, но тот отвечал,
как магнитофон: "Вам будет сообщено, когда положено... Продолжайте
занятия... Вам будет сообщено..." И на стрельбище никак не удавалось
наладить дыхание, в голове стучало, особенно остро и отвратительно
чувствовался запах выстрелов... Он всадил две короткие очереди из
"калашникова" в самый верх мишени. Красавец глянул на него брезгливо,
взял автомат в одну руку, повел стволом - и через минуту солдатик
бегом принес щит. Мишень была перерезана ровнейшим крестом, пули
легли, как по линейке, и даже расстояния между пробоинами были
примерно одинаковыми. А красавец еще раз приподнял автомат - и на
следующем щите пули нарисовали круг. Он переложил автомат в левую
руку, расстегнул кобуру, всегда висевшую у него на поясе, и наконец
обнаружил ее содержимое - никелированный ТТ. Огля- делся... Ровный
серый свет лился на грязный пустырь стрельбища, на разбитую дорогу и
серо-зеленое поле вокруг. Вдоль дороги тянулись, провисая и взлетая к
столбам, провода, метрах в ста на них нотами расселась стайка
воробьев. Красавец поднял пистолет, выстрелил три раза. Три
растрепанных комка полетели на землю. "Занятий сегодня не будет, вы не
готовы", - негромко сказал красавец и пошел к "Волге", тащя за ремни
оружие.
Вождением занимался совсем молодой малый с простоватым испитым
лицом пэтэушника, в облупленной летной кожаной куртке и солдатских
штанах, заправленных в нечищенные хромовые сапоги, смятые гармошкой на
сверхъестественно кривых ногах. Водили грузовой ЗИЛ, "уазик", "Волгу"
со специальным двигателем, полицейский БМВ - по бетонке, асфальту,
самому разбитому проселку, по полю в сгнившей стерне, среди мертвых
деревьев редкой рощи... Перелетали на "Волге" метровую траншею.
Взъехав правыми колесами на эстакаду, специально переворачивались на
грузовике. Лучше всех получалось у Юры, мотоциклетный навык сгодился.
Сергей ничего не мог с собой поделать - боялся. "Мать твою в кудри, -
сказал малый, - из тебя водила, как из говна пуля..." Выпихнул Сергея
из кабины, рванул к эстакаде. Перевернувшись, ЗИЛ встал на смятую
крышу кабины, заскользил, скребя по дороге и разворачиваясь вперед
кузовом. "Эй, - заорал малый через открытое окно, - сюда идите,
салаги! Смотрите, как люди ездят..." Он висел в кабине вниз головой,
упершись коленями в приборную доску, руками в прогнувшуюся крышу.
"Понял, что главное, кудрявый? - обра- тился он к Сергею и сам
ответил: - Главное не бздеть, в кабине и так душно".
С Юрой еще отдельно занимался радист, невысокий, складный майор в
модных очках. Металлическая оправа оставляла на тонком носу красные
вмятины, заметные, когда он, сняв очки и низко наклонившись, наблюдал
за Юриными руками. Однажды Юра, почувствовавший к этому
интеллигентному парню и блестящему профессионалу симпатию, пошутил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49