— Ах, я в таком состоянии, что цепляюсь за соломинку. Я только что была в учреждении, но там никто ничего не знает. Все в замешательстве. Марлис сказал, что, якобы, вы можете спасти профессора. Помогите! Я так несчастна!
Из фарфоровой фляги я плеснул в стакан яблочного сока.
— Выпейте. Вы просто не заметили иронии в словах Марлиса. Но я действительно говорил, что Бейгера можно спасти. И знаете, я займусь этим. Да, займусь!
Не знал я тогда, какие неимоверные трудности и смертельные опасности возникнут на моем пути.
— О, вы благородный человек! — встрепенулась Лавния.
— Я просто человек. Скажите, вы в курсе работ профессора?
— Нет. Физикой не увлекалась и жалею об этом. Я модельер по части одежды.
— Но, возможно, Бейгер что-нибудь говорил? Порой даже одна фраза много значит.
— В домашней обстановке он о своих заботах молчал. Подолгу засиживался у себя в кабинете, все писал, чертил. Вот со старшим сыном иногда беседовал, доказывал ему что-то, объяснял, но из их бесед я не понимала ничего. Мой бедный мальчик! Уже две недели, как он сорвался с гимнастического снаряда, с брусьев. В больнице лежит с сотрясением мозга. От него сейчас тоже ничего не узнаешь. Несчастье за несчастьем! Скажите правду, где Бейгер? Его не похитили?
— Разумеется, нет. Вы все узнаете, когда я сам уверюсь в своих предположениях. Вот еще что. У профессора сохранились его бумаги?
— Никаких. Все написанное он уносил в учреждение, а брошенные в корзину черновики я сразу же сжигала после его ухода. Кто же знал, кто? И сегодня вот сожгла.
— Да-а! Ну ладно. Оставьте мне адрес. Я зайду к вам. И будьте спокойны.
После ухода Лавнии я доел брынзу, запил соком и прилег на кушетку. Значит решено. В космос. Со сверхсветовой. Работы впереди — я только зажмурился и покачал головой. С чего начинать?
И тут я почувствовал острую необходимость иметь близкого друга и помощника. В космосе безусловно веселее вдвоем, а главное, работа по подготовке пошла бы быстрее.
Помощник нужен идеальный, беспредельно верящий мне. Но где найти такого? Я вспомнил сотрудника, поступившего в лабораторию незадолго до моего ухода. Утром я его подкараулил у входа в учреждение, отозвал в сторону и для начала поинтересовался, есть ли сдвиги в поисках профессора.
— Никаких! — ответил он. — Затор! Штиблеты и расческу, после ничего не обнаружившей экспертизы, отдали в музей, корпусы аппаратов и генераторов утащили в подвал. Ну, а сейф пока пустует.
Боясь сразу отпугнуть его путешествием в прошлое и сверхсветовой скоростью, я напомнил ему о последней статье в научном журнале и заметил, что атом можно увидеть и что ядроскоп уже построен. Он отшатнулся от меня и замахал руками, будто на него налетел осиный рой:
— Что вы! Что вы! Это совершенно невозможно. Не-е-возможно. Как только величина предмета окажется меньше длины световой волны, последняя не в состоянии обрисовать контуры предмета. А размеры атома слишком малы по сравнению с длиной световой волны.
— Можно использовать другой принцип, — ответил я. — Волны тяготения, после того, как они обрисуют атом, превратить в видимый свет.
— Это, извините, абсурд. Их энергия так неуловимо мала, что практически они нигде не применимы. Другое дело, тяготение в космосе, где огромные массы, а то волны… в этом-то объеме…
Он нервно захихикал и даже отказался зайти ко мне вечером посмотреть в ядроскоп, считая его небылицей. «Вы шутник, Фил», — были его последние слова.
Почему же люди шарахаются от моих идей и рассуждений? Я сделал еще несколько попыток найти помощника. И все безуспешно. Никто мне не верил. Я было приуныл, но со свойственной мне изобретательностью — учтите, это не хвастовство — быстро нашел выход из положения. Шаг, признаться, отчаянный, но лично я ничем не рисковал. Просто нужно приобрести древнеегипетскую мумию, оживить ее, дать ей в короткий срок должное образование, провести, если потребуется, психологическую обработку и идеальный помощник готов. Уж этот-то египтянин, попав из своей древней жизни в нашу, увидев своими глазами чудеса нашей техники, безусловно поверит мне. Иначе и быть не может. Но не всякая мумия могла меня удовлетворить. Мне нужна была мумия с мозгами и внутренностями, пусть высохшими, но сохранившимися на своих местах. Это непременное условие. Стоит какому-нибудь органу разложиться, и оживление не удастся, а если и удастся, то получишь калеку или парализованного. В успехе я не сомневался, потому что много времени уделял изучению, пожалуй, самой трудной, ответственной и благородной науки — биологии. Человек накопил громадные запасы знаний, проникнув в глубь атома и в мир галактик, а сам себя знает весьма поверхностно. Вся современная медицина лишь первый шаг на длинном тернистом пути познания тайн жизни, которому нет конца.
Чтобы заказать мумию, я пришел в «Бюро нужных и ненужных услуг». У окошка стояло двое мужчин. Первый заказал килограмм льда с северного полюса и сразу вышел. Второму понадобился глаз кальмара и обязательно трехтонного.
— А если кальмар меньше будет? — спросила девушка в мелких завитушках с припудренным прыщиком на щеке.
— Нет, меня устраивает глаз только трехтонного кальмара и никаких «если».
— Трудно такого гиганта найти.
— Ничего, поищите, я подожду. Если попадется меньшего веса, можно подрастить его в океанариуме, — и он ушел.
— Вам что? — спросила девушка, беря чистый бланк.
— Вас не удивляют такие странные заказы? — поинтересовался я.
— Привыкла. И не то еще заказывают: лунную пыль, повозку скифов, волосок из бороды Магомета или бациллу какую-нибудь.
— И всегда выполняете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74