Еще она напоминала Битьке приятного богомола. Да, с такой внешностью, живи Лейта в интернухе, она обросла бы комплексами, как афганская борзая шерстью. Да и афганскую борзую Лейта Битьке тоже напоминала. А здесь — ничего. Посверкивает глазками вокруг с любопытством и едет себе. И вот так посмотришь — самая натуральная Принцесса Диана. В этом тоже что-то такое есть, как у детдомовских, словно налет какой — не спутаешь, так и тут, смотришь и видишь — порода. И за этой породой уже ни сутулости, ни длинного носа, ни жидковатых волос. Пожалуй, такой налет Битька не отказалась бы приобрести.
В компании Лейта вела себя совершенно непринужденно. Хотела, вступала в разговор, хотела — нет. Первое время Битька как-то недоумевала и даже обижалась чуть-чуть: Лейта совершенно не проявляла никакой женской солидарности, никак не выделяя Битьку среди остальных. Может не замечала девочку с высоты своего положения и возраста (Лейта была старше Беаты года на два на три), а может Битька ей просто чем-то не нравилась? Вот глупая! Забыла, что теперь она — парень, и для Лейты действительно между ней и остальными — никакой разницы.
Но успокоилась девочка ненадолго. Теперь в голову ей пришла мысль, что получается — Лейта единственная среди всех девушка, а значит, единственный объект для мужского внимания. Вот уж никогда раньше Битьке и в голову не приходило, что подобные мысли могут забрести в ее голову, и, тем более, принести досаду и беспокойство. А парни будто и не замечали всех недостатков Каритиной сестры. Дядюшка Луи ей благоволил, Шеза она прикалывала, а Санди и Рэн были с нею внимательны и улыбчивы.
Конечно, Лейта — очень умная и эрудированная особа, к тому же приветливая и уверенная в себе, но и Битька училась не на тройки. Только Битькины знания к этому миру никакого отношения не имеют и практического значения потому — тоже, так — сказки. А сейчас — времени в обрез — не до сказок. Да и не такая уж она и некрасивая, увы и ах. Справедливости ради следует признать, что она, эта Лейта — ничего себе, своеобразная. Ей бы хорошего стилиста и не хуже всяких там будет. Эле-гант-ная.
— Местность-то хоть узнаешь? Ориентируешься, в смысле? — кисло поинтересовался Шез у Санди.
— Ну-у… Где-то как-то…
Они сидели на дне одной такой воронки, что однообразили Шановасский ландшафт и чувствовали себя более чем неуютно.
— Тут ртуть с неба не падает? Вместо дождя? — поежилась Битька.
— Нет, дожди тут обыкновенные. Только нудные, — снизошла до ответа Битьке Лейта.
«Это ты — нудная,»— подумала Битька.
— Тут другая опасность, Бэт. Великие Хомо уды. И все остальное население.
— Вы же говорили, что-то там насчет: умные, спокойные, мужественные, как за каменной стеной. Я имею в виду население, — недоумевала Битька.
Лейта с достоинством кивнула, а Санди состроил рожицу:
— Все это правда, конечно. Взять, например, Великих Хомоудов: когда эта глыба движется плавно без суеты, надвигается как скала, приходят на ум эпитеты: «величественный», «вечный». Кажется, эти существа погружены в глубокие раздумья о Вселенной и тому подобном, впору встать неподалеку на колени и замереть в религиозном экстазе, приобщаясь. Но я бы посоветовал в такой ситуации, делать ноги, причем изо всех сил. Потому что, как ты никогда не узнаешь, о чем думает Великий Хомоуд, так никогда и не узнаешь в какую сторону он повернет. А, повернув в твою, он вряд ли сочтет необходимым замечать твое присутствие на своем пути. Так же и местные жители…
— Послушай, Санди, — вмешался тут в разговор Рэн, тревожно наблюдавший до сей поры за окружавшим их со всех четырех сторон горизонтом, — твои рассуждения насчет делать ноги, они … имеют под собой серьезные основания, в том смысле, что, увидь ты сейчас какого-нибудь Хомоуда…
— Я бы сразу сказал: «Гасимся!»— авторитетно подтвердил свои слова Санди.
— Тогда…— Рэн неуверенно поднялся во весь рост, накинув на плечо гитару. — Тогда гасимся!
ГЛАВА 22
Эу Рохо был неподвижен. Издалека его можно было принять за изваяние из постаревшей зеленоватой бронзы.
Если подняться над беспредельной пустыней Шановасса, увидишь сотни десятиметровых гранитных стелл, увенчанных такими же окаменевшими фигурами, в скрывающих их очертания тяжелых плащах, с руками, будто навек заснувшими на плечах огромных, полных глухой угрозы, арбалетов. Но сон их — мнимый.
Как мнимо устало приопущены тяжелые веки Эу Рохо. Взгляд его в никуда. Но лишь оттого, что он, не смотря ни на что конкретное, видит сразу все. Как орел рассеянно парит над землей, растворяясь в ней, становясь всей ею, каждым ее камнем, холмом и трещиной в почве.
Серо-оливковое лицо стража и безволосый серо-оливковый череп исчерчены тонкими шрамами, и глаза его того же серо-оливкового цвета. Заглядывать в них все равно что пытаться увидеть что-нибудь в глубине каменной стены. Но это внизу. Здесь же глаза Эу Рохо прозрачны и глубоки, хоть и пасмурны. Сейчас они — небо Шановасса. И его земля.
Что-то шевельнулось на самом краешке достижимого взгляду. Тридцать лет Эу Рохо служит Всевидящим Оком, одним из сотен Всевидящих Очей, и его голове не нужно думать, теряя бесстрастный покой молчания, чтобы определить: это ни Великий Хомоуд, ни кирхи, ни шерны.
Легко выскальзывает Эу из тяжелого, остающегося стоять плаща, оставляя его бронзовым памятником неподвижности и вниманию. Сам же ступает на тот край гранитного столба, где на длину его ступней, на ширину его плеч, не видит, а знает, есть прямоугольник подъемника. Под весом мужчины медленно растягивается гуттаперчевый трос. Привычным движением проверяет Эу крепление его высоких, фактически на всю длину ноги, сапог, больше чем наполовину изготовленных из металла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150