— Ванька, брось матюгальник! — закричала Надежда.— Я испугалась, у тебя сердце прихватило! — сняла свою куртку и ласково одела Валентина жена.— Одежка моя полная грибов где-то рядом, — заоглядывался Валентин.— Найдем завтра, — в «матюгальник» приказал брат. — Всем по машинам!И выстрелом поставил громкую точку поискам.В доме родителей быстро спроворили застолье — в центре стола поставили диаметром со скат «КамАЗа» сковороду полную жареных опят — и загудели на всю оставшуюся ночь.— Нет, ты скажи, — приставал захмелевший Петя, — ты почему в трусы-то не собирал грибы? В твои семейные ведра три войдет, как в бочку. Резинку затянул и греби лопатой!— Он побоялся — русалки набегут на открывшиеся взору причиндалы!— Ундины, — поправил брат Иван уже не в «матюгальник», он и за столом сидел бы с ним, но отобрали игрушку.Схватив рюмку, Иван заорал вместо тоста:— Поднять вертолеты!— Тут машину заправить нечем — горючки нет, а на вертолеты где взять?— Шандык зальем в «вертушки»! Куда его Надька теперь девать будет?— Да уж не в твою глотку солью! — хлопнула сестра рюмашку и выскочила из-за стола с частушкой:— Ой! Дык! Дык! Дык!Дюже сладенький шандык!Два стакана принялаИ в присядочку пошла!Оп-па! Оп-па! Милому награда!Полна попа огурцов — так ему и надо!— Грибов! Грибов, Валька, полна задница! — внес лепту в эстрадное выступление Иван.— С утра баню истоплю, — наклонился к Валентину кум Петя. — Попаримся, я нынче сто веников нарезал.— Надо сначала штаны с грибами найти.— А куда они от нас денутся?.. ЧЕРЕЗ ГОЛОВУ ЗА БОРТ При Советской власти на выборах не надо было мозги до посинения ломать — за кого крест ставить, а кому пустоту в квадратике? Бюллетень опустил — и голова ни до, ни после не мается. А сейчас каждый раз Нина Егоровна Мотькина за месяц до урны начинала вибрировать, к подружкам бегать, которые в политике такие же ни украсть ни покараулить.В прошлый раз порешили уличным бабкомом за Быкова голосовать. Он всем пенсионерам в село подарки прислал. По килограмму сахара, муки, гречки и пряников. За него дружно бросили в клубе бумажки-бюллетени.Через год двоюродная сестра Валя с газеткой дорогу перебегает:— Нинка, ой взяли грех на душу! Быков-то мафиози, по нему всемирный розыск назначили. А мы «хороший человек, за пенсионеров биться будет». Забился, сердешный, в доску! Миллионами долларов ворочал в свой карман.Обсудили бабоньки промашку. Как клюнули на дармовой сахарок с пряничком. А откуда знать? На лбу у кандидата «вор» не написано.И вот опять выборы. Нина Егоровна достала листовки, что в почтовый ящик целый месяц бросали. Девять кандидатов, лбы у всех любо дорого смотреть — без сучка и задоринки. Как быть? Разложила на столе агитки, изучает фотографии с биографиями, гадает — кто будет за пенсионеров горой, а кому скорее бы они вперед ногами под бугорок проголосовали?— Неужели Валера?! — пошаркала через дорогу к сестре Вале.— Который тебя на танец пригласил, а ты сверкнула трусами в ответ?— Ну!…Давно это было. Нине Егоровне до Егоровны было еще расти и расти. Нинкой звали. А тот день перед глазами как сейчас стоит.Складывался он исключительно полосато. Тут тебе полная полоса счастья, а вот уже слезы ручьем.Началось с киселя. Послевоенная деревня, слаще морковки ничего не видели. Кисель проходил большим деликатесом. Мать делала объеденье какой. С сахаром. Сготовила, по тарелкам разлила. Нинке тарелка досталась на пару с младшей сестрой Любкой.— Делить будем так, — сказала Нинка, — сначала половину ем я, потом ты. Ложку поставь и держи свою часть.— Ладно! — похлопала глазенками сестра.Нинка ест, нахваливает:— Ух, хорош киселек!У Любки слюнки текут:— Нин, скорей, я тоже хочу, — ерзает от нетерпения на лавке .— Успеешь, — подмигивает Нинка, — никуда твой кисель не денется.Но Любка вдруг замечает обратное.— Нин, у меня убывает, — забеспокоилась.— Так ты крепче держи! — Нинка бессовестная учит. — Что ж ты мне в рот заглядываешь, ничего не держишь!Любка сопит, ложка гнется, так старается сохранить свою долю.А Нинка рада-радешенька, наворачивает за себя и сестру-глупышку.— Ничего уже нет! — завопила Любка, когда дно показалось на отведенной территории.Наподдавала мать Нинке. И прутом отстегала, которым корову в стадо гоняла, и танцы запретила. Последнее было похлеще прута.Нинка никак не могла пропустить в тот день танцы. К Лешке Колотову, однокласснику, родственник приехал на лето — Валера. Ух, красивый парнишечка. Волосы черные, голубоглазый. Вчера Нинка с Валькой ходили по черемуху и у старицы встретили ребят. Валера пригласил:— Приходите завтра на танцы. Придете?— А куда они денутся! — сказал Лешка. — Припрутся.— Мармелада с собой не бери, — отойдя на безопасное расстояние, крикнула Нинка.— Ух, навешаю! — показал кулак Лешка.Обидное прозвище он получил этой зимой. И никто другой, как Нинка, была тут замешана.Русский и литературу у них в классе вел Елисей Федорович Марфин. Волосей звали его в школе, так как стригся непонятно где и неизвестно чем — всю дорогу из головы густыми клоками торчало во все стороны света. Прическа из серии «кипит мой разум возмущенный».Волосей высокопарно именовал себя учителем словесности. Тем не менее, частенько выражался вразрез со словесностью. Авторучек в ту пору еще не изобрели, писали чернилами. Кто принесет в школу чернильницу, а кто и забудет. Или по дороге потеряет. В дурном настроении Волосей гнал с урока, кто без чернильниц, в хорошем мог разрешить: «У кого нет своей, мочайте в зад». То есть — в чернильницу соседа за спиной. На шум в последних рядах, где, как известно, в любой школе есть проблемы с поведением, Волосей всегда возвышал голос:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38