мирно сложив руки на каменных коленях, они неизменно глядели, вдаль, на восток — туда, где всходило солнце.
Изнутри эту громадную цитадель пронизывал целый лабиринт келий, в которых ютились строители гробниц, златокузнецы, скульпторы, резчики по слоновой кости, каменотесы, ювелиры, изготавливавшие украшения из мрамора, халцедона и ляпис-лазури. В грязных каморках жили двадцать тысяч рабов, которые денно и нощно копали могилы, рыли туннели и умирали в своем вечном служении мертвым. Располагались там и тайные палаты бальзамировщиков, травников, хирургов на службе у смерти; в тамошних коридорах стоял запах притираний и мазей, такой едкий, что непривычные гости падали в обморок. Словно пчелиные соты, в стену были встроены кладовые, мебельные мастерские, сушилки для папируса, заляпанные краской ниши художников, бочки с запасами воды. Жили там и тысячи писцов, таких же, как он, маловажных и никому не нужных; они вели записи, составляли платежные документы, списки жалованья, контракты, счета, расписки, отчеты; всю жизнь добросовестно переписывали исторические хроники и священные тексты, которые каждый Архон после смерти забирал в свою личную библиотеку в загробном мире.
Усталый Сетис с трудом передвигал ноги. Кто он такой? Никто. Ему приходится хитрить и изворачиваться, чтобы пробиться наверх, чтобы в один прекрасный день стать Смотрителем, а, может, подняться еще выше. Добраться до самой вершины. До Острова!
Если только никто не узнает о Шакале. Грабителей могил изгоняют в пустыню на съедение грифам и муравьям. Но его самого накажут еще суровее. Ему выколют глаза и отведут в самые темные закоулки нижнего уровня — ниже гробниц, в места такие древние, что о них забыли задолго до появления первых Архонов.
И оставят там одного, чтобы Смерть совершила свое праведное возмездие...
Когда он добрался до ворот Змея, на востоке уже занималась заря. Небо побледнело, базальтовое лицо первого Архона высоко на стене зарделось под розовыми лучами солнца.
— Хорошо провел ночь? — спросил привратник, посасывая камушек, чтобы хоть немного увлажнить пересохший рот.
Сетис бросил на него неприязненный взгляд.
— Не твое дело.
И вошел, высоко подняв голову.
Охранник плюнул на его тень.
— Наглый сопляк, — проворчал он.

Второй Дом.
Обитель Музыки
Я понял, что я молод.
Совсем недавно я был старым — изнуренным, тревожным и невыносимо усталым, но это прошло, и я снова молод. Это случалось и раньше. Наверно, так бывает с богами. Они сбрасывают кожу, как змеи.
Сейчас я молод и довольно хрупок. Мое тело мало, но моя сущность внутри этого тела еще меньше, она загнана в уголок трепещущего разума, словно отблеск света, который я замечаю только изредка, когда поворачиваюсь.
Кажется, мое тело еще не знает, что в нем живет Бог; оно покрыто синяками, на губах запеклись трещины. Оно жаждет воды. Дорога к его поверхности очень длинна: я посылаю по ней слова, но они отдаются эхом, рассыпаются, выходят наружу жалкими обрывками.
У богов не должно быть таких трудностей.
Может быть, одних только слов недостаточно. Потому что где-то, в какой-то комнате, если это комната, я слышу музыку. Играют флейты. И это тоже поднимается откуда-то из глубины, по венам, дыханию, металлическим трубам, по пальцам на клапанах флейты, потом выходит наружу, проникая в души и умы других людей.
Быть может, и я отправлюсь в путь вместе с музыкой, взлечу к самому солнцу.
Она ищет музыканта
Ничто не могло нарушить плавного течения Утреннего Ритуала, даже смерть Архона, даже отсутствие дождя.
Мирани стояла в заднем ряду и радовалась, что ей ничего не надо делать. За год, проведенный в Храме, Ритуал дошел до автоматизма, превратился в спокойный, размеренный повтор жестов и слов.
Сегодняшний Ритуал отличался только тем, что в нем участвовала новая Вышивальщица. Высокая светловолосая девушка уже выучила слова и произносила их гораздо отчетливее, чем в свое время это удавалось Мирани. Она грустно улыбнулась.
Статую Бога, стоявшую в Храме, не видел никто, кроме Девятерых. Говорили, что она поднялась со дна моря много веков назад после страшного землетрясения, того самого, что откололо Остров от пустыни и сделало его священным. Статуя изображала красивого юношу с оливковой кожей и внимательным, словно недоумевающим взглядом. Увидев ее в первый раз, Мирани очень удивилась. Бог принимал множество обличий: скорпиона, змеи, Солнца. В теневом облике он был своим собственным близнецом, темнотой и ядом, несущим смерть. Обращаясь в светлого Властителя, он становился Лучником, Возделывателем лимонов, Мышиным Богом. Люди считали Архона воплощением Бога на земле, думали, что Бог живет внутри него. Но эта статуя была совсем иной. Глядя на этого юношу, на его мраморные руки и тело, обмытое и умащенное Персидой, Мирани думала: «Значит, это ты говоришь из Оракула?» И тотчас же вернулась тревога, не дававшая ей спать почти всю ночь, тревога из-за письма, пропавших обрывков. Почти все они сгорели. Да, наверняка большая часть. Хватило же ей глупости не проверить!
Сейчас девушки одевали Бога. Мягкая белая туника каждое утро была свежей: драгоценная вода пахла розами, венок из благоуханных цветов сплели на рассвете. Из задней комнаты лились звуки тихой музыки. Наконец Иксака отступила назад, и принесли пищу.
Угощение поставили у ног Бога на трех серебряных подносах. Фрукты, медовые лепешки, хлеб, оливки. Ретия, Виночерпица, принесла вино — непременно самого лучшего урожая — и водрузила наполненную до краев чашу на невысокий стол вместе с другими подношениями.
Каждый вечер еду уносили и выбрасывали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72