Их голоса сливаются, и человек ничего не может понять. Но иногда, когда среди голосов выделяется главный, их песня звучит стройно, и тогда человек способен понять смысл послания. Над твоим сном надо подумать…
— А иногда ответ приносит сама жизнь.
— Приносит. Но, как правило, поздновато… Так чему же мы с тобой будем учиться: искусству выбирать или искусству уходить от выбора?
— Если я тебя понял, учитель, то мне уже пора выбрать между путём умного и путём мудреца?
— Это, конечно, слишком просто, но предположим, что так.
— А нельзя и то и другое?
Сфагам рассмеялся.
— Попробуй! Может быть, у тебя получится.
— А у тебя?
— Не знаю, но попытаться, пожалуй, стоит. Здесь ведь не просто поиск середины, здесь поиск СВОЕЙ середины.
— Знать бы, как она выглядит, эта середина.
— Образ середины у каждого свой, потому-то мудрецы никогда не говорят о середине подробно.
— А каков твой образ середины?
Сфагам ненадолго задумался.
— Как-то в детстве, ещё до поступления в Братство, отец взял меня собой на корабль. Парус над головой тогда казался мне чем-то непостижимо огромным и живым. Мы стояли у борта и смотрели в морскую даль, идя мимо небольших островов. И тогда отец сказал: «Самое притягательное — это не тот берег, что вблизи: там всё и так видно и понятно. И не тот, что вдали: он полностью скрыт туманом неизвестности, и потому чужд и нежеланен. Больше всего волнует тот берег, что не слишком близко и не слишком далеко. Глаз что-то различает, но неотчётливо. Может, дом, может, человек. Может, дорога, может, промоина. А на вершине горы то ли дым от жертвоприношений в храме, то ли пожар, то ли вулкан курится. И всё это в тебе. И пока не подошёл ближе — ты хозяин всем этим образам и путешествуешь там, как хочешь. А подошёл ближе — опять всё понятно. Но ты уже не хозяин». Вот так. Я это запомнил. Вероятно, моя середина — это что-то вроде такого не слишком удалённого берега.
— Я кажется, начинаю понимать… — Олкрин напряжённо потёр лоб.
— Вот ты знаешь, — продолжил Сфагам, — что одна из первых заповедей ставшего на путь совершенства — это освобождение от страстей?
— Да, этому учат в самом начале.
— Но, с другой стороны, ничто великое не рождается без страсти, не так ли?
— И это верно.
— Вот и поищи здесь СВОЮ середину… Твой меч ещё не заржавел? Начни медитацию. Я буду с тобой. А потом немножко разомнёмся.
Глава 23
— Выходит, расстаёмся? — Гембра с неловким видом смотрела себе под ноги.
— Выходит, да.
— Так быстро эти дни пролетели… Я думала, ещё долго… Вот… А завтра мы уже все разъезжаемся. Ты ведь знаешь… Надо везти драгоценности от Кинвинда в Ордикеаф. Это на юго-востоке… Далеко. Очень ценный товар… Вот… Это для всех очень важно. И для племянника маленького… Но ты знаешь… Я бы всё бросила. Правда! Я никогда таких людей не встречала, как ты!
Сфагам напряжённо вздохнул.
— А Ламисса едет с нами, — продолжила Гембра после паузы. — Стамирх не может. Ему бы к себе в Тандекар добраться… Она у нас теперь главная, — Гембра натужно улыбнулась. — А у тебя, значит, своя дорога?
— Да. Сегодня я открыл книгу. Ту самую, ты знаешь… И ничего не увидел на странице. Все буквы стёрты.
— И что это значит?
— Значит, пора.
— Ну, пора, так пора. — Гембра снова мучительно улыбнулась, пытаясь придать голосу беззаботность и сглатывая горький комок в горле.
— Я хочу тебя попросить… Не ссорься с Ламиссой. Я понимаю тебя, а ты пойми её.
— Ну да… Я постараюсь…
Зашуршала прикрывающая вход циновка, и в комнату вошла Ламисса.
— Легка на помине, — еле слышно хмыкнула Гембра.
Глаза женщин встретились.
— Я, кажется, помешала, сказала Ламисса, тряхнув золотистыми волосами. Подделка беззаботного тона вышла у неё намного удачнее.
— Нет. Наоборот. Очень хорошо, что ты пришла. Присядь, пожалуйста, к нам.
Мягкий тон Сфагама всегда действовал на Ламиссу как-то особенно. Он был так не похож на те, вызывающие тоску и презрение трусливо-приторные сальные интонации, с которыми к ней частенько подступали малознакомые мужчины. И в то же время это мягко-сосредоточенное обращение чем-то неуловимо её смущало. Ламисса присела рядом.
— Мы сейчас говорили о тебе. Нам предстоит расстаться. Не знаю, насколько. Может быть, даже навсегда. Хотя, честное слово, я к этому не стремлюсь. И я не хочу, чтобы, расставаясь, мы унесли в сердце тяжесть неясных вопросов.
Сфагам протянул перед собой ладони.
— Дайте мне ваши руки.
Рука Гембры была холодной и напряжённой, а у Ламиссы — тёплой и слегка влажной. Сфагам закрыл глаза.
— Вы чувствуете меня? А теперь почувствуйте друг друга. Надо сомкнуть цепь. Я не хочу быть раздором между вами. Я хочу быть тем, что вас соединяет. Вы ждёте от меня выбора. Я чувствовал это все эти дни. Но я не могу выбрать. По крайней мере сейчас. Поэтому я даже боялся встречаться с каждой из вас. Я видел, что вы готовы возненавидеть друг друга из-за меня.
Женщины растерянно переглядывались. Их руки чувствовали лёгкие покалывания, и взгляды их стали мягче.
— Цепь сомкнулась. — Сфагам открыл глаза. — Теперь тяжесть должна быть снята. Но до отъезда я не должен быть ни с одной из вас наедине. Иначе всё начнётся снова.
— Одна ночь осталась, — прошептала Ламисса, — а завтра — все уезжаем.
— Тогда давайте проведём эту ночь вместе! — не долго думая, предложила Гембра. — Что, слабо? — она подмигнула сопернице.
— В ответ Ламисса улыбнулась, опустив голову.
* * *
В комнате царил уютный шёлковый полумрак. Свет небольших масляных светильников был достаточен, но не ярок. Он мягко таял в красно-коричневых и золотистых узорах настенных ковров — необычной новинке, перенятой Кинвиндом от своих восточных гостей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116