И были они прокляты смертными и тем, чье имя никогда не произносится…
Так началась месть Бога, которого в суетной жизни своей забыли люди.
Глава 1
ЗАРЕВО
Быстро-быстро перебегая от одного дерева к другому, девушка то и дело оглядывалась – не заметил бы кто. Солнце уже село за верхушки деревьев, и видеть в надвигающейся темноте становилось все труднее. Кое-как разобрав, где находится, она вышла на широкую лесную поляну с неказистым, скособоченным бревенчатым домом. Поправив съехавший платок и немного отдышавшись, она украдкой осенила себя знаком креста в круге и, собравшись с духом, засеменила маленькими ножками к избе.
Сидевший на еще не развалившемся крыльце старый толстый кот при неярком свете из окна казался еще более черным и массивным, чем на самом деле. Перестав на мгновение умываться, котяра безразлично взглянул на вечернюю гостью и, громко мяукнув, словно объявляя о ее приходе, продолжил вылизывать лапу.
Девушка, еще раз перекрестившись и шепотом помянув Единого и Отца Его, робко постучала в приоткрытую дверь.
– Матушка Мийяра, вы дома? – И отступила на шаг от порога.
– Дома, дома… где ж мне еще-то быть? – ворча, появилась в проеме двери сгорбленная женщина.
На вид и семьдесят, и все сто. Если бы не горб и абсолютно голый череп – память о перенесенном море, то ей можно было дать и не больше сорока. В деревне говорили, что в молодости Лысая Мийяра была чудо как хороша. «Не иначе, – шептались селяне, – от Нечистого краса такая, от Отродья».
Не всякий, кто хотя бы раз узрел статную чернобровую прелестницу, мог просто забыть увиденное.
Деревенские парни, да и грешным делом седовласые мужики, толпами ходили за первой красавицей, пока однажды проезжавший летом через деревню знатный вельможа не обомлел, встретив Мийяру, и силой не увез ее с собой в столицу, в великий Уилтаван.
Минула не одна весна. Легли в землю за деревенской околицей сначала отец, а следом и мать Мийяры. Под осиротевшим очагом поселились муравьи да шепот сквозняков. Уносила годы река Вира, что огибала село, впадая в воды могучего Келебсира. И вот однажды по дороге, что брала свое начало от Перекрестка Семи Дорог, мерно застучали копыта, заскрипели колеса крытых повозок. В деревню после пятнадцати лет отсутствия вернулась Мийяра.
По бокам от нее стояли два отрока – четырнадцати и двенадцати лет.
Слуги сгружали тюки с телег. Дюжие работники зазвенели топорами, возвращая заброшенный дом к жизни.
Деревенские заприметили сразу, как изменилась их первая красавица.
Полный брезгливости властный взгляд. Походка, жесты, речь – все говорило о том, что на родину вернулась едва не сама королевна . Но первое, что сразу бросилось всем в глаза, – это обруч, придерживающий на голове богатый покров, как то водится у жителей дальнего жаркого Юга. Настороженно восприняли эту пустяковину старухи: «Не к добру это… Не по-нашему…»
Уже потом ребятня, возвращавшаяся поздним вечером из грибного похода, увидела Мийяру, нагой купающуюся в Вире. На голове у женщины не было ни одного волоска.
Дакки, деревенская знахарка, объясняла досужим бабам, что это результат перенесенного недуга. «Не иначе как от потешной болезни, – хихикала Дакки, – а может, и от мора, что в позапрошлом годе был».
Так или иначе люди сторонились ее. Деревенские пацаны пару раз поколачивали Локо и Инвара, сыновей Мийяры. И, как часто бывает, однажды крестьяне попытались вызвать возвращенку на откровенный разговор. «А как же! В поле не работает, хозяйство не ведет, дома сидит и с голоду не пухнет! Непонятно это, а значимо, нехорошо».
Но с чем пришли соседи, с тем и ушли.
Прошел год. Неожиданно для всех Инвар, младший сын Мийяры, сдружился с дочерью старосты хохотушкой Ули. Дело кончилось тем, что староста не вытерпел, глядючи на это, и, не тратя времени на пустые разговоры, избил паренька.
Домой Инвар смог добраться только под утро. Мийяра со старшим Локо сразу же явилась к обидчику для разъяснений.
Лантан, так звали старосту, жил вдовцом, имел большой добротный дом и десяток расторопных работников, следящих за крепким хозяйством. Встретив рассерженную мать, повинился он за свою несдержанность и зазвал в дом обсудить, насколько велика обида.
По молодости староста, будучи первым женихом, не раз был отвергнут капризной красавицей.
В тот день привязанная вожжами к столу для рубки мяса Мийяра не смогла отвергнуть бывшего ухажера…
В присутствии ее сына всем двором сильничали ее до самого рассвета…
А через неделю, когда заплаканная Ули с доверенными людишками уехала к тетке, сгорел дом старшины.
Разом вспыхнул он средь бела дня на глазах у доброй половины деревни. В огне сгорел живьем Лантан и кое-кто из дворовых.
«Покарал мужика Господь. Хороший был человек. Ну да хоть погулял напослед».
Но уже вскоре порешили селяне, что не гнев Божий убил старосту. Кто заметил первым, уже никто и не помнил, но начал у Мийяры расти горб.
Дакки на вечерних посиделках доказывала товаркам: «Нечисть она. На спине ее – это ж знак Отродья. Ибо те, кто заключает с ним договор, кто берется колдовать от имени Нечистого, печать его носят».
Призадумавшись, крестьянки начали вспоминать, что еще до того, как Мийяру забрал вельможа, было в ней что-то этакое… Вспомнилось, как угадала она неурожай, а однажды предсказала надвигающуюся зимнюю бурю, что унесла несколько жизней. Да и прабабка Мийяры в свое время подшептывала наговоры и слыла сильной знахаркой.
«Верно, от бабки, упокой ее душу, – шепелявила Дакки, – и перешел к девке дар».
Рассудив между собой, бабы с мужиками в который раз пришли к дому Мийяры предложить ей уехать по-хорошему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100