— Прошло.В голове ритмично и негромко постукивало. Иегуда с сомнением глянул на него и ничего не сказал.А Рональд вдруг оскалился и ударил его рукой, но Слепец ловчайшим образом увернулся и с силой стукнул графа палкой по голове. Крестьяне, осмелевшие, примяли его к земле, били головой о бревно, на котором он только что сидел, толкали в лицо кулаком, лили на грудь красное вино из его же собственного носа…Он терял сознание — оставлял его клочками тумана на прямой линии, по которой скользил то чуть ближе к безумию, то чуть дальше…К нему подошел человек в сером плаще, склонился над его телом и заглянул прямо в душу черными птичьими глазами. В руке у него был острый предмет — стальная игла.Тут только сознание Рональда стало проясняться.— Иегуда! — сказал рыцарь.На лице человека отобразилась печаль. Он ткнул Рональду в шею острым предметом, и вслед за этим мир повернулся спиной и ушел.
Во дворе старого охотничьего домика фон Бракксгаузентруппов, посреди глухого леса он лежал, закованный в железо и ворочался, рыча, как бешеный пес. Лицо Рональда потеряло всякое человеческое выражение, пальцами, насколько позволяли надетые на его руки оковы, он рыл землю, так что ногти его посинели и распухли. Крестьяне боялись его: время от времени собиралась толпа зевак, чтобы посмотреть на то, во что превратился рыцарь, но тут он начинал реветь и кидаться на них так, что цепи опасно натягивались — и бежали даже самые смелые. Только мертвецы, стоя метрах в пяти от столбов, к которым были прикован Рональд, бесстрастно смотрели на него своими мутными глазами, да Иегуда, проходя мимо, ронял слезу из своих черных, как ночь, глаз.Так это выглядело со стороны. Рональд же видел людей и понимал, что это люди, но дальше этого его рассуждения не шли. Он даже не называл их этим словом — «люди» — в своем сознании, ибо вовсе не помнил слов; но ненавидел этих существ, посадивших его на цепь, чуждых ему и глазеющих на него — и всякий раз вскакивал с земли, чтобы прыгнуть на них и перегрызть им глотки. Мир огромен, да цепи — вот беда!…Он все еще был человеком, но только внешне: тело его от лежания на земле покрылось ссадинами и синяками, лицо стало черным, одежду свою он изорвал и сбросил с себя почти всю, до белья и теперь только холодными ночами залезал под ворох тряпок, лежавших возле столба, к коему он был прикован.Так продолжалось уже неделю: время от времени рыцарь, обессилев, засыпал, и тогда Иегуда пододвигал ему тарелку похлебки; когда Рональд просыпался, то жадно кидался к тарелке, лакал суп, опрокидывал жестянку и пил с земли, вылизывая ее черным языком. Человеческая вонь утвердилась вокруг столбов, между которыми отныне совершалась жизнь нашего доброго рыцаря; крестьянки — и те зажимали носы, проходя мимо.Как— то, уже на исходе недели, батько Полифем и Иегуда стояли и разговаривали.— Нельзя его здесь оставлять! — рычал Полифем. — Не видишь, что ли, что за зверь в нем поселился? Крестьяне по доброте душевной или еще почему отпустят его, а он перережет всю округу. Или, наоборот, станут его терзать — ты этого хочешь? Пусть умрет достойной смертью — ну, почти достойной — от наших рук.— Эх, я и сам знаю, что нельзя, но как же тут быть? — Иегуда сгорбился и уставился в землю, совсем как обычный человек. Полифем косил единственным глазом, ища его страшные зрачки.— Через пару дней сюда нагрянут инквизиторы! — грохнул Полифем кулаком по стене сарая. — Они его все равно на фиг запытают! «Ибо в нем бес!» — они скажут. Или ты думаешь, они его отпустят из-за благородного происхождения и воспитания? Не дури, кончим его — дай дело с концом! Хороший он человек, это видно, я бы за него, может, жизнь бы отдал, кабы пьяный был, а он бы не такою звериною там лежал, а бок о бок со мною сражался! Но если так вышло, то лучше бы ему потяту быть, нежели полонену! Верно я говорю?— Верно, — неожиданно согласился Иегуда, поднимая глаза.Они помолчали.— Мужики рассказывают: над Муравейником люди видели новое явление, — произнес Слепец. — Высоко в небе носилось что-то радужное, переливающееся. А потом стали находить крестьян, посиневших, отравленных ядом, с большими укусами на теле.— Час от часу не легче! — воскликнул Полифем (как Иегуде показалось, притворно). — Добро бы мертвяки ходили, все бы ничего, а тут хрень такая, только держись! Поспешать надо, дядя, одним словом.— Надо, — согласился Иегуда. — Завтра пустимся в путь. Рональда с нами не будет.Полифем одобрительно кивнул, похлопал монаха по плечу и пошел к своим башибузукам.Рональд потихоньку приходил в себя. Помутнение находило приступами, а затем отпускало. Сейчас в ушах его звучала странная музыка. К привычному ритму, который сопровождал его всю жизнь — биению сердца, шуму легких, стуку крови в венах — добавился еще один: какое-то повизгивание, словно кто-то нити натягивал или играл на скрипке — точнее, даже не играл, а именно скрипел на скрипке… Он чувствовал себя разлившейся в половодье рекой, которая затопила незнакомые территории и теперь новым дном своим ощущает чужеродные предметы — прибрежные заросли, мусорные свалки, дома и повисших в глубине, где земное тяготение примирилось с выталкивающей силой жидкости, утопленников.«Реке не век разливаться», — подумал он и даже не знал, радоваться или плакать по поводу того, что почувствовал всю правду этих слов.Рядом с ним сидел Иегуда и гладил его по грязным, свалявшимся волосам. «Как собаку гладит», — с горечью подумал рыцарь, принюхиваясь к собственному отвратительному запаху.— Как ты? — спросил Иегуда.— Странно, — подобрал нужное слово Рональд. — С одной стороны, зверем я себя не ощущаю, но и человеком — тоже нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117