Наконец Джеймс заговорил:
– Обычно грачи так себя не ведут. Они не нападают на людей. И тем более не спускаются так низко. Никогда.
– Точно, – согласился Уилл.
Он по-прежнему двигался словно в полусне, чувствуя лишь любопытство, которое с каждой минутой все сильнее и сильнее завладевало им. Посреди неутихающего птичьего гомона он вдруг испытал незнакомое и очень сильное чувство. Никогда прежде с ним не происходило ничего подобного: как будто кто-то отчаянно пытался передать ему важное сообщение, но безуспешно, потому что Уилл не в силах был понять его. Это послание казалось чем-то вроде безмолвного крика. Но мальчик не мог разгадать эту загадку, потому что не знал, как это сделать.
– Такое чувство, как будто на радиостанции нет радиоприемника, – произнес он вслух.
– Что? – переспросил Джеймс, хотя на самом деле вовсе не собирался слушать Уилла. – Странная штука, – продолжал он, – я думаю, что бродяга пытался поймать грача. Вот птицы и взбесились. Готов поспорить, что он сунет свой нос и к курам, и к кроликам. Странно, что у него нет ружья. Надо сказать маме, чтобы она оставила собак на ночь в сарае.
Всю дорогу домой он болтал без умолку и замолчал только после того, как они разгрузили тележку. К этому времени Уилл сделал открытие, которое поразило его: дикая, свирепая атака грачей полностью стерлась из памяти Джеймса, как будто волна отхлынула от берега. Прошло еще очень мало времени, а он уже напрочь забыл об этом происшествии.
Какая-то неведомая сила позаботилась о том, чтобы в сознании Джеймса не осталось и следа событий этого вечера. И Уилл понял, что об этом случае никто не должен знать, поэтому и сам воздержался от рассказов.
– Вот, отдай начинку маме, – сказал Джеймс, – и пойдем в дом, пока совсем не замерзли. Ветер усиливается, хорошо, что мы поторопились.
– Да уж, – ответил Уилл. Он действительно промерз до костей, но поднявшийся ветер был тут ни при чем. Мальчик опустил руку в карман и крепко сжал пальцами железный круг. На этот раз металл был теплым на ощупь.
* * *
Серый сумеречный мир уже почти погрузился в темноту, когда мальчики вошли в кухню. За окном в пятне желтого света стоял маленький, изрядно побитый фургон их отца. В кухне было еще более шумно и жарко, чем прежде. Гвен накрывала на стол, осторожно лавируя между мистером Стэнтоном и близнецами Полом и Робином, которые озабоченно склонились над каким-то сложным механизмом, пытаясь, вероятно, его починить. Мэри стояла у включенного на полную громкость радиоприемника, из которого раздавалась музыка. Когда Уилл приблизился к приемнику, начались помехи и он так громко затрещал, что все стали морщиться и недовольно хмыкать.
– Да выключите же его наконец! – отчаянно закричала миссис Стэнтон, стоявшая у раковины. Мэри обиженно надула губы и выключила заглушенную треском музыку, но даже после этого тише стало не намного: если хотя бы половина семейства находилась дома, такой гвалт был в порядке вещей. Когда все уселись за низкий деревянный стол, голоса и смех наполнили кухню – вытянутое помещение с каменным полом. Две уэльские овчарки, Раг и Ки, полусонные лежали в дальнем углу комнаты у камина. Сегодня Уилл старался держаться от них подальше: он не вынесет, если собственные собаки будут рычать на него. Все принялись за «чай» – если миссис Стэнтон удавалось приготовить еду до пяти часов вечера, такой прием пищи называли чаем, если приходилось сесть за стол позже, то – ужином. Тарелка Уилла, как всегда, была полна еды, и он без промедления отправлял ее в рот, таким образом избегая необходимости участвовать в общем разговоре. Но, увы, трудно было оставаться в стороне от дружелюбной болтовни Стэнтонов, особенно если ты самый младший в семье.
Его мать спросила, махнув ему рукой с другого конца стола:
– Что будем завтра на чай, Уилл?
Он ответил с полным ртом:
– Печенку и бекон, пожалуйста.
Джеймс издал громкий стон.
– Заткнись, – сказала шестнадцатилетняя Барбара, их старшая сестра. – Это его день рождения, и он имеет право выбирать.
– Но печенка… – простонал Джеймс.
– Так тебе и надо, – злорадно произнес Робин, – на твой день рождения, если я правильно помню, нам всем пришлось есть отвратительную запеканку из цветной капусты.
– Между прочим, ее готовила я, – напомнила Гвен, – и она не была отвратительной.
– Не обижайся, – мягко ответил Робин, – просто я терпеть не могу цветную капусту. В любом случае, ты поняла, что я хотел сказать.
– Я-то поняла. Но не уверена, понял ли Джеймс.
Робин, крупный, с низким голосом, был более мускулистым из близнецов, и шутки с ним были плохи. Поэтому Джеймс поспешно ответил:
– Все нормально.
– Завтра двойной праздник, Уилл, – сказал мистер Стэнтон, сидевший во главе стола. – Мы все будем участвовать в особой церемонии. Это семейная традиция.
Отец с любовью посмотрел на младшего сына, на его круглом лице появилась улыбка.
Мэри фыркнула:
– В мой одиннадцатый день рождения меня отшлепали и отправили спать.
– Боже мой, – сказала мама, – ну ты и фантазерка. Это же надо, все представить в таком свете. На самом деле тебя один раз шлепнули по попе и, насколько я помню, вполне заслуженно.
– Но у меня был день рождения, – возразила Мэри, откидывая назад длинные волосы, собранные в хвост. – И я этого никогда не забуду.
– Со временем забудешь, – дружелюбно пообещал Робин, – прошло всего-то три года.
– И вообще в одиннадцать ты была еще совсем ребенком, – задумчиво сказала миссис Стэнтон.
– Ха, – воскликнула Мэри, – а Уилл, видимо, нет?
В ту же секунду все взглянули на Уилла. Он смущенно осмотрел лица сидевших вокруг него родных и, насупившись, опустил взгляд в тарелку, предоставив семейству Стэнтонов разглядывать густые каштановые волосы у него на макушке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83