Ну, давайте теперь будем его за это травить! Тогда уж и меня заодно! Потому что не кто иной, как я, поручил ему это, а поручил я ему это потому, что только у него одного здесь мало-мальски приличный английский!..
В это мгновение открылась дверь, вошел Змейк, быстрым шагом пересек зал педсовета и бросил к ногам Курои окровавленную голову чудовища со словами:
– Ну, чудовище у вас еще ничего… довольно терпимое. По сравнению с вами, коллега.
У Курои отнялся дар речи.
– А, это вот Люций Тарквиний, – сообщил Мерлин так, как будто присутствующие не были с ним знакомы. – Я тут его, знаете… пока мы здесь с вами заседаем… словом, чтобы лишний раз не трепать ему нервы, отослал сражаться с чудовищем.
– Ну, сражаться – громко сказано, – спокойно заметил Змейк. – Одна небольшая инъекция и сражение – это все-таки разные вещи.
Финтан, кряхтя, тяжело встал с лавки, подошел к Змейку и молчаливо выполнил какой-то очень древний жест, по-видимому, извинения. Змейк этот жест, по-видимому, принял, во всяком случае, выполнил какой-то ответный жест, который вполне удовлетворил Финтана.
Мэлдун порывисто поднялся с места, за ним Морган, Орбилий и другие, и все окружили Змейка.
– А я-то думал, чего все так на Тарквиния косятся? Представляете, я-то сам ни о чем понятия не имел. Ну и история!.. Спросили бы у меня, я бы давно вам сказал, что он ни в чем не виноват, – раздался веселый голос Диона Хризостома.
Курои пошевелил ногой голову чудовища.
– Кстати, вынужден напомнить, коллеги, – донесся из толпы голос Змейка, – что, несмотря на то, что лично я, как было остроумнейше подмечено, в этом не виноват, над школой по-прежнему висит угроза закрытия.
– Заметьте, что, хотя общее отношение к Тарквинию изменилось, сам он не изменился нисколько, – с удовольствием сообщил Мерлин в дверях проспавшему весь педсовет Гвину-ап-Нудду.
* * *
В самый разгар четверга на пороге лаборатории, бывшей царством Змейка, возник немного выбитый из колеи великий чародей Курои и рассеянно открыл рот.
– Предупреждая ваш вопрос, дорогой коллега, – мягко среагировал Змейк, – в химической лаборатории никогда ничем НЕ ВОНЯЕТ .
– А, да, да, – спохватился Курои. – Я и забыл. Я, собственно, не только с этим вопросом…
– Минуту, – прервал его Змейк. – Горонви, сын Элери! Я сам не видел, но говорят, что у людей, которым из-за их небрежности оторвало руку или ногу взрывом, непосредственно после этого события почему-то всегда бывает очень удивленное лицо.
Горонви живо отставил колбу и стал смотреть тетрадь с записями.
– Да? – Змейк обернулся к Курои, сыну Дайре.
– Я тут… немного, возможно, погорячился, – сказал Курои громовым голосом. – Но я собираюсь извиниться так же громко, как и обвинял вас в разных пороках, Тарквиний.
– Так же громко не надо, – сказал Змейк. – Не стоит.
– А что все-таки за вещество так пахнет? – с изысканной вежливостью поинтересовался Курои.
– Тетрагидроксодиаквагексацианоферрат (III) бериллия, – сказал Змейк.
– Как вам удалось такое получить? – озадаченно буркнул Курои, понимая, что названо соединение достаточно незаурядное, точнее, что рядовое железо, будучи в своем уме, вряд ли могло столько всего к себе присоединить.
– Это я уговорил железо… по личной дружбе, – объяснил Змейк. – Простая любезность с его стороны.
– Честно говоря, ваши методы всегда вызывали у меня уважение.
– Честно говоря… собственно, я никогда этого и не скрывал, но просто как-то к слову не пришлось… ваши у меня тоже.
* * *
Мерлин в некотором недоумении рассматривал лондонскую бумагу, вертел ее так и сяк, но, как ни крути, получалось, что от него требовали школу закрыть.
Вскоре после появления этой недвусмысленной бумаги к Мерлину наведался советник Эванс. Он, испытывая крайнюю неловкость, намекнул директору, что, хотя сам-то он всей душой на их стороне, но как официальное лицо он просто вынужден задать вопрос: когда они освободят здание? Сам бы он ни в коем случае не спешил выселять их из этого здания, но дело в том, что его как главу городского совета торопят с ответом на очень сложный, скользкий и в какой-то мере даже чешуйчатый вопрос: что именно он намерен устроить в этом здании? Мерлин понимал беспокойство Эванса. Но ему было не до городских проблем. Одно он знал твердо: нельзя ничего говорить студентам, особенно младшим. Видимо, именно поэтому он собрал первый курс и довольно громко поведал им о происходящем.
– Но… ведь вы говорили… – растерялись девочки.
– Ведь вы сами говорили, – поддержал их Фингалл, – что закрыть школу у них пороху не хватит!..
– А кто думает, что учителю надо лизать ботинки и все, что он сказал, считать святой непреложной истиной, тот сильно ошибается, – с досадой проговорил Мерлин. – Это вообще ущербная очень позиция, – пояснил он. – Так вот, я к чему веду: вы готовы со своим спектаклем?
– Да, – твердо ответил Ллевелис.
– Чудно. Где вы собирались этот спектакль играть?
– Н-ну… там же, где репетировали, на школьной сцене.
– Черта лысого вы будете играть его на школьной сцене! Вы сыграете его под открытым небом, в городе, прямо на главной площади Кармартена!..
– Но… там нет занавеса! – ляпнул Ллевелис первое, что ему пришло в голову.
– Будет, – потирая лоб, ответил Мерлин.
– Но почему?..
– Потому что это наш последний шанс сказать вслух все то, что мы хотим сказать людям! – резюмировал Мерлин. – Потому что если мы уйдем, то мы уйдем с треском!..
* * *
Многие преподаватели толпились группками на западной галерее в ожидании конца перемены. Ллевелис всматривался в лицо Мак Кархи. Поймав его взгляд, Мак Кархи ответил улыбкой, по которой Ллевелис, если бы не знал, что все плохо, мог бы подумать, что все хорошо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137