Чужак
перестал быть чужаком.
- Пошли!
Он хлопнул нового товарища по плечу и вышел из дома.

Осень в тот год была на редкость холодная, дождливая. Ветер Сэн дул,
не переставая. Задолго до первых заморозков снялись с мест и поднялись на
крыло стаи камышовых уток, заселявших озера; два дня воздух полнился
птичьим криком и хлопаньем крыльев, а потом стало непривычно пусто и тихо
- улетели. Вслед за покинувшими озера птицами откочевали с равнины стада
диких коз, направляясь в долины западного предгорья - намного раньше
обычного срока. Как и следовало ожидать, зима оказалась еще хуже осени.
Холода наступили сразу, как только стал укорачиваться день, а когда
дни стали совсем коротки, на двор даже в хорошую погоду лучше было носа не
показывать. Солнце выползало на небо нехотя, еле-еле карабкалось по
пологому небосклону. Тень от восточных холмов накрывала половину долины:
только к полудню солнце поднималось достаточно высоко, чтобы перевалить
через холмы и заглянуть в деревню. А через каких-нибудь несколько часов
оно укатывалось за западные холмы, и тогда уже их тень расползалась по
долине. Правду говорят - нет ничего короче зимнего дня. Но пусть бы
показывалось солнце хоть так, ненадолго, а то все больше пасмурно, туман,
дождь. Ледяные ветры, срывающиеся с гор, приносили снежную заверть, а
сухие, без капли воды, грозы раскалывали на куски грязный лед неба.
Но хуже холодов и темноты была новая напасть: дракон, что объявился в
Колючем лесу. Столкнувшись с ним, жители деревни потеряли двоих, бобыля и
семейного; недосчитались яка, повозки и всего добра, которое на ней было.
Дракону лес понравился: он вырыл себе берлогу ближе к опушке и нападал на
проходившие мимо караваны. Как видно, вскорости эта дорога стал
пользоваться дурной славой, и путники, направляясь в город, старались
избегать ее. А из деревенских так никто в город и не попал - дракон
отрезал им путь через лес, а другого выхода из долины, пригодного для
повозок и вьючных яков, не было. Идти же пешими, перебираться через холмы,
неся на себе поклажу, и бросить семьи под боком у дракона, не решились.
Осенью они истратили весь запас соли, и теперь, чтобы засаливать
рыбу, придется выбраться в город летом, когда каждая пара рабочих рук на
счету. Но и это еще не было наибольшим злом. Когда караваны стали обходить
далеко стороной Колючий лес, а зима была в разгаре, и было так холодно,
что выпал снег и лежал уже не первую неделю, дракон нашел дорогу через
овраг.
Среди ночи вдруг громкие крики всполошили деревню. Дракону, быть
может, и раньше случалось наведываться в человеческие поселения за
добычей, потому что, как голоден он ни был, не стал ломиться в дома,
расшибая башку о бревна. Он бродил по улицам, выжидая, - утром нашли
повсюду его следы, - и ни одна из собак не осмелилась подать голос.
Неизвестно, что сделал бы он, если бы никто не попался ему на пути, но, на
свою беду, во двор вышла старая Шатта. Дракон разделался с ней мгновенно,
старуха не успела и вскрикнуть. Кричала ее дочь, которая тоже встала,
увидела, что матери нет, и вышла посмотреть, где она. А обнаружила
разломанный в щепки забор, расплющенную лепешку мяса вместо собаки и лужу
крови перед крыльцом.
Люди в деревне обеспокоились не на шутку. Женщины собрались в доме
старухи, голосили и причитали, оплакивая не столько Шатту, сколько
собственную беду. Теперь дракон-людоед не уйдет, пока не истребит всех,
говорили знающие люди; отвлечь его может только более легкая добыча.
Надеялись еще, что обойдется, и действительно, какое-то время дракон
находил пропитание за пределами долины. Но, когда решили, что он больше не
появится, наведался в деревню снова. На этот раз дракон разорил загон для
скота, покалечил и задавил полдесятка коз, а двух утащил. Тогда,
собравшись на сходку, решили оставлять ему раз в несколько дней козу - в
лесу, поближе к его логову, подальше от деревни.
Но все равно больше никто не спал спокойно по ночам, да и днем
поглядывали со страхом в сторону леса, не выйдет ли людоед. Зима, и верно,
оказалась плохой. Правду сказать, такой ужасной зимы еще не бывало.

Поначалу сидели все, тесно сбившись в кучу, чтобы теплее. От дыхания
изо рта клубами вырывался пар - так успел остыть дом за полдня, пока
хозяев не было. Дрова принесли с собой, подбрасывали в печь, не жалея, и
скоро она дышала на них раскаленным жаром, а кривые бока нагрелись так,
что пришлось убраться от них подальше. Афагор принес глиняный горшок,
полный снега, поставил на печь. Когда вода закипела, побросал в горшок
кругляши из пресного теста, пару луковиц. Разломил черствую лепешку.
Раздал всем деревянные ложки, которые при них вырезал долгими вечерами.
Зачерпнул варево, попробовал, вздохнул:
- Оно, конечно... Впрочем, больше ничего нет. Лопайте, парни.
Когда Афагор окреп настолько, что смог ходить, они с Влахом
перебрались от знахаря и поселились в доме одного из погибших. Дом был
старый, с покосившейся крышей, но это было жилище, и оно защищало от
холода, если не забывать подбрасывать в печь дрова. Афагор был еще плох,
ходил с трудом, шрам на боку болел, одолевала слабость после лихорадки.
Хорошая еда и тепло быстро вылечили бы его, но не было в деревне этой
зимой ни того, ни другого.
Афагор был странствующим сказителем. Бродил от города к городу, от
деревни к деревне, останавливался ненадолго, рассказывал сказки и истории,
слушал, что было порассказать у местных жителей, и шел дальше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25