— Если вам угодно…
— Охотно, — вежливо сказал Эрмольд. — Я, кажется, слышал про него. Способный юноша.
— Айльф! — заревел Берг, высовывая голову из-за полога.
— И чего орать? — недовольно произнес Айльф, поднимаясь на ноги. — А то я не слышу. Менестреля они послушать захотели, ишь ты… Сидят там, мясо жрут, а я тут кости глодай…
— Ладно-ладно, — примирительно произнес Берг, — не ворчи… будет тебе мясо.
— Вы бы попели на пустой желудок… — продолжал бормотать Айльф. Куртка у него на груди подозрительно оттопыривалась — там появилась выпуклость точь-в-точь с каравай местного хлеба.
— А это что? — спросил Берг.
— Где? — Айльф поглядел на него невинными глазами.
— Что-то ты опять спер…
— Вы меня петь просите? Или обыскивать будете? Потому что если обыскивать, то у меня еще дел много — вон конюх просил ему с лошадьми его светлости регента подсобить… Захромала его верховая… Потом…
— Ох, — устало сказал Берг, — да уймись ты…
Айльф усмехнулся и нырнул в палатку.
— А, — кивнул Эрмольд, — вспоминаю. Я, кажется, видел его при самых разнообразных обстоятельствах, этого вашего барда. Ну что ж, — он поудобней откинулся в кресле — единственном на всю палатку.
— Прошу…
— Давным-давно, еще когда отец нынешнего юного Автемара Мерсийского не встретился с матушкой юного Автемара, — затянул Айльф высоким, чистым голосом профессионального сказителя, — на границе Ретры и Солера стояли две деревни. Одна, значит, по одну сторону моста через Пенну — бурную реку, чьи воды тяжелы, как свинец, другая — по другую сторону этого самого моста. И невзлюбили солерцы мерсийцев, потому как те, кто ехал из Ретры в Солер, платили жителям мерсийской деревни пошлины за переправу через мост, и те, кто ехал из Солера в Ретру, — тоже, потому как так испокон веку было заведено меж Ретрой и Со-лером. И так враждовали они — что ни день, то стычки, что ни год, то смертоубийства, и случилось так, что встретились как-то юноша из солерской деревни, а девушка из мерсийской — и так полюбили друг друга, что жизни друг без друга не мыслили…
«Берг вроде пил наравне со мной, — думал Леон, — но так, по виду и не скажешь. Черт, у меня еще с института слабая голова на выпивку…»
— …а рядом, надо сказать, жил святой человек, отшельник, со зверьми лесными собеседник, вот и пошла к нему девица. «Ах, — сказала девица, — впору удавиться, я все отдать готова, но своего добиться…» Сказал тогда отшельник: «Хоть я обет нарушу, спасу я твою душу. Возьми вот эту склянку, три дня варил я травы из сердца сей дубравы, три дня варил, три ночи, они нездешней мочи, когда ты выпьешь хоть глоток, заснешь, и будет сон глубок, как смертный сон холодный… Обрядят твое юное тело в тонкое полотно, отнесут в священную рощу и оставят на ночь, проститься с белым светом… Тут-то ты и воспрянешь…»
«Что он такое несет, — тупо думал Леон, — где-то я уже это слышал…»
Капитан дружелюбно хлопнул его огромной лапищей по колену.
— Люблю я слушать всякие печальные истории, — сказал он, — так душу рвет, что прямо плакать хочется… Загрубели мы, парень, заматерели, а в молодости, помню…
Он подпер рукой подбородок и надолго задумался.
— …И увидя, что мертва любимая, он выхватил кинжал, тот самый, коим убил он ее брата любимого в честном поединке, и вонзил себе прямиком в сердце, и упал рядом с ней, бездыханный…
— Эй, Берг, — Леон ткнул напарника, чьи мысли явно витали где-то далеко, локтем в бок.
Берг неохотно вернулся к действительности:
—Да?
— Ты слышишь, что он рассказывает такое?
— А… — Берг прислушался, — да, везде одно и то же…
Он вздохнул и вновь погрузился в молчание.
Айльф тем временем довел свою печальную историю до логического конца, картинно раскланялся и замер. Эрмольд благосклонно кивнул.
— Накорми его, — велел он виночерпию. — И поднеси выпить. У него небось в глотке пересохло.
Айльф, сохраняя скорбную мину, величественно принял из рук виночерпия увесистый кубок и огромный кусок мяса, поклонился и удалился из палатки. Кубок он прихватил с собой.
Капитан вновь хлопнул Леона, на этот раз по плечу.
— Ты уж прости, — сказал он, — не понравился ты мне сначала. А теперь я вижу, славный ты малый.
— Ты тоже, — великодушно отозвался Леон. Он обернулся к Эрмольду. — П-подземелье, — выговорил он, еле ворочая непослушным языком, — у вас под стенами замка просто чудесное подземелье. Ступишь — и ты уже… з-за трите… девите… девять земель, и…
— Опять сказки, — вздохнул Эрмольд, — похоже, ваш менестрель на вас дурно влияет, амбассадор Леон.
— Но это…
— Ну разумеется-разумеется, — успокаивающе произнес Эрмольд, — это чистая правда…
И продолжил, обернувшись к Бергу:
— Оказывается, это заразно — держать у себя менестреля.
— Да уж, — неопределенно отозвался Берг, — ты бы лучше поел как следует, Леон, а то, знаешь…
…Когда они вышли из палатки, совсем стемнело. Роса была такой густой и холодной, что Леон на миг протрезвел, но потом окружающий мир вновь расплылся в какое-то неясное месиво цветных пятен; далекие костры плясали, точно обезумевшие танцоры, а вход в их с Бергом палатку почему-то оказался совсем не там, где ему полагалось находиться.
Почему-то обнаружилось, что Берг давно уже улегся спать: из угла, где располагалось его ложе, доносился мощный храп. Леон икнул, борясь с тошнотой, потом крикнул:
— Айльф!
Айльф вынырнул откуда-то из темноты и деловито начал стаскивать с Леона сапоги — тот отчаянно старался удержать равновесие.
— Кислого молока вам бы с утра попить, сударь, — сказал Айльф, — хорошо помогает.
— Я не доживу до утра, — пробормотал Леон, — что за дрянь вы пьете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129