Трудные времена прошлых скудных мест останутся далеко позади; он был горд своим успехом.
Единственно тревожный момент – эти двое, которые знали слишком много. Если они растрезвонят о них повсюду, придется, уподобясь глупым животным, удирать отсюда... и тогда он, охотник, сам окажется дичью и будет заклеймен печатью позора. Веками все кланы будут вспоминать об этом провале, а его имя предадут проклятью. Его семейная линия начнет чахнуть, пока не угаснет совсем. И о нем будут говорить: «Уж лучше бы он продолжал отсиживаться в горах».
Старшой тяжело вздохнул, затем вернулся к текущим проблемам. Было еще довольно светло, и запах дичи все усиливался. Видимо, они приближались как раз к двери, которую он вычислил. Он клацнул челюстями – по этому сигналу другие члены стаи рассыпались перед входом. Вторая пара пересекла улицу и улеглась под припаркованными машинами. Таким образом, даже если добыча ускользнет от его клыков, ей все равно далеко не уйти. Молодняк, вторая пара, присоединилась к нему и легла, выжидая, рядом. Его сестра с поблескивающей шерстью зрелой самки и красивым личиком, на котором отражались бесстрашие и предвкушение удовольствия, вскочила на противоположную стену. Все ее жесты были пронизаны спокойствием и королевской грацией.
На сей раз эти двое попались. Это конец. А его семья даже получит премию: будет устранен и этот высокий человек, с которым их враги так долго разговаривают.
Превосходно. И все же, какое это гнусное дело! Нельзя отнимать жизнь у еще молодого существа. Даже дикие животные не делают этого. Конечно, причина здесь самого что ни на есть практического порядка: совладать с ними достаточно трудно. Но присутствуют и более благородные мотивы. Чтобы жить, надо убивать. Но убивать молодых – отвратительно. Когда кто-то из них становился слишком старым, его умерщвляли. Но пока не пришел час, в каждом пылало бешеное желание жить. И всякий раз, когда они изредка были вынуждены убивать цветущее создание, он, насытившись, испытывал неловкость.
Наконец мощная струя запаха известила, что все трое показались на пороге. Женщина пахла остропикантно, совсем необычно для привычной им пищи. Другой мужчина тоже. Зато ослабленное тело старика источало знакомый кисло-сладкий аромат. Смесь этих трех запахов чем-то походила на фейерверк. Он снова вздохнул и бросил взгляд на вторую, распластавшуюся рядом с ним пару. В их глазах отражался испуг. Он настоял на том, чтобы они сопровождали его только по одной причине: на этом примере они должны будут понять, что никогда нельзя забивать еще молодую дичь и что всегда надо умело прятаться от человека. Молодняк уловил его печаль и никогда не забудет этого урока. Сейчас он полностью раскрыл перед ними свое эмоциональное состояние – смотрите, слушайте, чувствуйте. И вожак с радостью убедился, что предстоящее действо, поначалу воспринимавшееся ими как захватывающая дух охота, превратилось для них в то, чем и должно было быть – печальную и постыдную необходимость.
Их тела напряглись и запахли совсем по-иному. У Старшого участился пульс, как только он отметил всплеск внимания у молодых. Между тем их жертвы стали спускаться по ступеням. Судя по манере держаться и структуре исходившего от них запаха, они были настороже, но, несмотря ни на что, слепо продвигались прямо в западню. Хотя он давно знал людей, но эта их своеобразная привычка сломя голову устремляться навстречу опасности каждый раз приводила его в замешательство. На лицах врагов выступали какие-то небольших размеров трубочки, с помощью которых они дышали – то был совершенно бесцельный нарост, помогавший им лишь делать вдох и выдох.
Они уже достигли основания лестницы... Вторая пара перемахнула через ограду. В этот момент какой-то прятавшийся за статуей человек рванулся вперед, что-то ярко сверкнуло. Вожак взъярился: он его, конечно, заметил, но не придал этому факту никакого значения! И вот результат... молодая пара от неожиданности оцепенела... нельзя останавливаться, вперед... Слишком поздно. Сбитые с толку, с глазами, в которых разом взвихрились недоуменные вопросы, они уже отступали. Что делать? И оружие уже тут как тут! Все члены стаи бросились врассыпную, воздух наполнился уханьем выстрелов. Одним махом преодолели стену, спасаясь, кто как мог, бросились в кусты.
Они вновь собрались вместе недалеко от того места, где все это произошло, даже слишком близко с точки зрения безопасности. Но все сразу почувствовали: кто-то из них истекает кровью.
Не хватало самого молодого самца. Отец потерся мордой со всеми членами семьи. Это успокоило всех, за исключением самой молодой самочки. Ее глаза вопрошали: «Ну зачем ты нас заставил это делать?» И она хотела сказать: «Мы же самые молодые, наименее опытные и так боялись!» В порыве гнева она даже заявила, что если умрет ее брат, то не будет считать себя его дочерью.
Он знал, что она испытывает бешеную ярость. И никакими мольбами ее не проймешь. Снять это ничем нельзя. Ушами и глазами сестра сказала ему: «Ты хоть погляди на себя: трясешь головой, как глупый волк! Отец ты им или мальчишка?»
Ее презрение унижало Старшого, но он стремился не показывать этого. Несмотря на мимолетное желание, он не стал поднимать дыбом шерсть на загривке. Он сжал анальное отверстие: нельзя поддаться инстинкту и вопреки желанию распустить мускусный запах волнения и растерянности. Он удержал хвост прямо – не впадая в заносчивость, но и не выказывая чрезмерного смирения. Просто держал его напряженно, неподвижной палкой: нейтральная, полная достоинства и церемонности поза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64