Так было всегда: то был первый закон проявления осторожности ради выживания. Уже давно они совершенно беспрепятственно рыскали по всему свету и процветали. Человечество так расплодилось, что количество их кланов увеличилось. Их было по нескольку в каждом городе. Когда кто-нибудь случайно на них натыкался, их принимали за стаю одичавших собак. Охотились они обычно ночью. Днем спали в столь тщательно скрытых от постороннего глаза местах – в подвалах, в покинутых зданиях, – что обнаружить их было невозможно. Проблем с собаками тоже не было. Те воспринимали их запах как элемент близкой им городской жизни, и их не трогали.
Но этих двух людей требовалось устранить обязательно: иначе они всем расскажут, что в самом чреве городов притаилась смерть.
Они преследовали их вплоть до серого высотного здания в нижней части Манхэттена. Когда те вышли из него и расстались, стая разбилась на две группы.
Обнаружить берлогу мужчины труда не составило. Она находилась на первом этаже в помещении с не очень крепкими внешними дверями и с подвалом, куда можно было легко проникнуть. Но комната, где он проживал, была закрыта на ключ и забаррикадирована изнутри. Окна были забраны решетками. То была настоящая крепость, исходившая страхом. Даже дымоход был давно перекрыт. Какую жалость вызывал человек, живущий в состоянии постоянного ужаса, проводивший ночи напролет, сидя в кресле и притушив свет! Подобное существо само притягивало к себе смерть, и стая сгорала от желания убить его не только потому, что он был опасен, но и потому, что уже вполне созрел как добыча.
Они нашли способ застать его врасплох.
Женщина, однако, жила в высотном здании на самом верху. Как правило, они не были сильны в лазании по стенам, но некоторые из них довольно ловко справлялись с этим. Один из таких верхолазов начал восхождение – с этажа на этаж, с балкона на балкон, – помогая себе передними лапами. Остальные, спрятавшись в полутемном проходе, дожидались его возвращения. Им не терпелось излить в звучном вопле свою радость по поводу проявления такого героизма и преданности своему виду. Но они молчали. Впрочем, столь громко выражать свои чувства не было никакого резона: тот, кто одолевал сейчас фасад, вдыхал ароматное благоухание уважения и ликования, исходившее на расстоянии от тех, кто остался далеко внизу.
Влекомый запахом женщины, он поднимался все выше и выше. Им двигало страстное желание добраться до нее, почувствовать, как ее кровь вливается в его глотку, отведать ее тела, жить ее смертью и убедиться наконец в том, что его близкие теперь вне опасности. Стая гордилась его ловкостью, и он был счастлив доказать свое мастерство.
Добравшись до ее балкона, он стал двигаться максимально осторожно. Но у него не получилось. Одним из когтей он царапнул по стеклянной двери, когда пытался открыть ее замок. Для него этот звук был словно набат колокола. Но уловила ли она его?
Его органы чувств подсказали ему, что женщина уже не спала, а испытывала жуткий испуг. Проклятая самка, значит, она услышала! Он медленно отошел от двери. Она знала, что он здесь, снаружи. Ее дыхание участилось. Она была объята таким ужасом, что ему захотелось убить ее, лишь бы помочь ей от него избавиться, хотя, по их критериям, она не была еще настолько слабой, чтобы умереть. Но слишком велик был риск. Если они отдернут шторы, то немедленно обнаружат его. А те, кто остается в живых, не должны видеть никого из них. Чтобы не допустить этого, он уже собирался броситься вниз с балкона. Но готов ли он был сделать это на самом деле? Его сердце бешено заколотилось. Она слегка вскрикнула, заметив его тень. Его инстинкты бунтовали, требуя взреветь, прыгнуть, убить; но он издал лишь слабое ворчание.
И она опять его засекла.
Теперь уже было поздно! Люди поднялись. Он посмотрел на подвешенную к потолку лампу. Если они зажгут свет, то увидят его! В отчаянии он подтянулся на верхний этаж – вовремя же успел он это сделать! Тут же заскрипела выводившая на балкон раздвижная дверь, раздался шум шагов. Ее спутник-самец выглянул наружу, пахнув теплым, густым запахом своего тела. К счастью, благословенная слепота, присущая их виду, не позволила ему ничего толком увидеть. Эти бедные создания для восприятия пользовались только глазами: их нос, уши, кожа практически ничего не улавливали. Да, они действительно были самой легкой из всех добыч.
Когда мужчина вернулся в комнату и все опять погрузилось в темноту, он спустился в проход. Он встретился со своими сородичами с грустью в сердце: ведь он не выполнил задания, и она осталась жива. Но они знали, каким образом и ее можно было застигнуть врасплох.
Они были готовы к этому.
Глава 5
Карл Фергюсон вернулся к себе. В пустых рабочих залах подвалов музея лишь на его столе светилась лампа. Через приоткрытую дверь виднелись расплывчатые контуры теней, отбрасываемых незавершенными выставочными экспонатами. Фергюсон держал на свету изготовленную им модель лапы.
Вот она. В сотый раз он повернул ее в руках, любуясь ее гибкостью и эффектностью. Затем положил на стол, снова взял и провел когтями по щеке. Какое великолепное оружие! Длинные пальцы, снабженные дополнительной фалангой. Чувствительная, широкая стопа. Когти острые как иглы. Почти... человеческая рука, – если не считать когтей, лапа имела ту же функциональную красоту, что и... смертоносная рука.
Внезапно он нахмурился. Что это? Ему вроде бы послышался легкий звук. Он рывком вскочил и пошел к выходу...
Там стояла коробка, в которой трепыхались на сквозняке перья.
– Я начинаю сходить с ума, – громко сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64