Она носила свои рубцы обращенными внутрь. Но они были знаками стыда, а не гордости.
Домой они ехали в молчании. Тьма сгущалась на знакомых улицах. Ветер исчез, оставив город унылым и покинутым. За освещенными окнами, закрытыми жалюзи и плотными складками штор медленно двигались фигуры мужчин и женщин, танцующих размеренный танец смерти – они улыбаются и держатся за руки, кланяются и поворачиваются, одетые и обнаженные, вымытые и грязные, крутятся, приседают, угроза и милосердие, палец к пальцу, ладонь к ладони, без музыки, качаются, глаза закрыты, глаза открыты, грудь к груди, губа к безмолвной губе, утонув в тенях какого-то безумного менуэта. Машина медленно катилась мимо этих окон, мимо открытых дверей, мимо тускло освещенных лестничных пролетов. Рубен наблюдал, как ночные узоры волнами пробегают по липу Анжелины, отвел глаза и стал смотреть на разматывавшуюся перед ним дорогу. И снова повернулся к ней и увидел тени с зазубренными краями, вытравленные в ее глазах.
22
– Кто это сделал?
Она отвернулась, ссутулившись в кресле. Глаза ее были закрыты, в руке она держала пустой бокал.
– Кто тебя так изрезал? Кто насовал лезвий в губку?
– Я не знаю.
– Я думаю, что знаешь. Тебя выследили. Они знают тебя.
Она колебалась. Ее глаза открылись, смотря куда-то помимо него, печальные, упрекающие.
– Не меня. Они не знают меня – они знали Рика. Можно мне еще?
Она молча держала бокал, пока он наполнял его.
– Они проследили тебя до этого места, черт подери. Вообще, при чем тут бритвенные лезвия? Какое-то предупреждение? Что это было?
Анжелина не мигая смотрела на него, ее язык примерз к горлу, глаза были широко раскрыты. Ее голова поднялась, потом опустилась. «Да, – кивнула она, – да».
– О чем? О чем они тебя предупреждали?
– Я не знаю, – ответила она. И наполнила рот виски.
– Ты должна знать, иначе бы они не стали попусту терять время.
Она помолчала, сглотнув.
– Возможно, они ошибаются.
Он отвернулся с гримасой отвращения.
– Как я могу помочь тебе, если ты не говоришь мне правды?
– Я не хочу, чтобы ты помогал мне. Я не просила тебя о помощи.
– Она нужна тебе, черт подери! Посмотри на себя.
Он вдруг встал, с треском поставив бокал на столик, стараясь справиться с внезапно охватившей его злостью, к которой примешивался страх. Бросившись на кухню, он открыл кран и стал пригоршнями бросать воду себе в лицо, потом наполнил стакан. Прошла минута, он услышал, как она вошла и встала позади него.
– Это опасные люди, – сказала она. – Я не хочу, чтобы ты был к этому причастен.
Он повернулся к ней лицом.
– Я уже причастен, – ответил он. – Я – полицейский, это моя работа.
– Я не хочу, чтобы в этом была замешана полиция.
– У тебя нет выбора. Твой муж убит. Твой друг Филиус отравлен. Кто-то подложил губку, начиненную бритвенными лезвиями, в мою ванную. В мою ванную, в моей квартире. Это незаконное проникновение в дом полицейского. Хочешь ты этого или нет, полиция уже в этом замешана. И, на тот случай, если ты не заметила, я оказался более чем слегка замешанным в твою жизнь сегодня утром. Или, может быть, ты уже забыла об этом.
Она поморщилась.
– Нет, – прошептала она, – я не забыла.
– Хорошо, – кивнул он. – Потому что я тоже не забыл.
На какую-то долю секунду ток нежности пробежал между ними. Потом он вспомнил, что все еще злится.
– Зачем ты поехала к этому Обену? К тому, которого нашли мертвым сегодня днем.
Она села за стол. Если бы ей только дали поспать. Если бы он только оставил ее в покое ненадолго, дал ей время все обдумать.
– Обен... был водунистом, унганом. Я отправилась к нему за помощью.
– Ты сказала, что помощь тебе не нужна.
Она посмотрела в пол.
– Не твоя помощь. Не обычная помощь. Обен понимал. Обен знал, как помочь. Он знал этих люден, был знаком с их методами. Кто-то подготовил expedition de marts против Рика. И еще один против меня. Они заплатили бокору за pouin chaud.
– Я не понимаю.
– Нет, – "ивнула она. – Ты не понимаешь, не правда ли? Это я и пытаюсь тебе втолковать. Ты – blanc . Ты можешь трахать меня, но ты не можешь оказаться в моей коже, ты не можешь танцевать со мной.
Рубен помолчал, прежде чем ответить.
– Анжелина, – начал он. – Мы оба могли бы играть в эту игру. Я бы мог вывалить на тебя груду всяких забористых словечек на идише, от которых у тебя бы голова пошла кругом, мог бы сказать тебе, что ты schvartze сука, и прочесть тебе лекцию о расовой чистоте на еврейский манер. Но я не собираюсь делать этого, потому что я думаю иначе и не верю, чтобы ты тоже так к этому относилась.
– Какого х... ты можешь знать, что я думаю?
– О'кей, предположим, я ошибаюсь. Ты очень стильная черная леди, и европейскому подонку вроде меня и на миллион миль к тебе не подъехать. Ну, и что же это тебе дает? Ответ: целую кучу проблем. Потому что я не думаю, что ты сама в состоянии справиться со всем этим, и я не думаю, что тебе есть к кому обратиться за помощью. – Он посмотрел ей прямо в глаза. – А насколько можно судить, помощь тебе нужна, и нужна быстро.
Согласен, есть такая помощь, которую я не могу тебе предоставить, вроде той, которую ты ожидала получить от своего друга Обена. Это не означает, что тебе не нужна та помощь, которую я могу предложить. Вероятнее всего, такая помощь нужна тебе еще больше. Я не знаю, что такое expedition de morts. Но готов поспорить, что эта штука не режет и вполовину так сильно, как губка, нашпигованная бритвами. Так почему бы тебе не устроиться поудобнее в этом кресле и не рассказать мне все, что ты знаешь? Когда ты закончишь, мы сможем перекусить и выпить бутылку французского вина, которая случайно завалялась у меня в холодильнике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137