Она останется в Англии с их сестрой Анной и ее мужем, это уже было решено.
Они вместе возвращались к машинам — Майкл и Пол по обе стороны от матери, держа ее под руки. Рядом с ними она казалась крошечной, ее поредевшие седые волосы упорно выбивались из-под шляпы. За ними вместе с Анной шла Кэрол, соблюдая дистанцию. Уходя, они слышали, как дождь равномерно стучит по деревянной крышке гроба.
— Ваш отец никогда не любил дождь, — произнесла мать. — Он часто говорил, что нам нужно вернуться в Египет. Ну, теперь-то мы этого не сделаем.
— Мама, он бы никогда никуда не уехал, — сказал Майкл. — Ты же знаешь, как ему нравилось здесь.
Она кивнула.
— Он был одинок, — прошептала она. — Очень одинок. Никто никогда не навещал его. Почти никто.
Назад они ехали молча. Кэрол угрюмо смотрела в окно. Когда она обращала взгляд на Майкла, он отворачивался. Он знал, что она пытается заставить его почувствовать вину: за то, что ушел от нее, жил отдельно, отказался закрывать глаза на ее неверность. Длинная машина мрачно фырчала, везя их к маленькому дому в Хедингтоне. Сколько в мире разных смертей, сколько способов похорон...
Когда они оказались в доме, Пол отвел Майкла в сторону:
— Послушай, Майкл, так неудобно, что ты упорно не замечаешь Кэрол. Она сделала такое усилие, чтобы быть здесь сегодня. По крайней мере, подумай о маме.
— Это тяжело, Пол. И совсем не просто. Ты сам это знаешь.
— Я знаю только то, что ты должен решить проблему, но, похоже, не слишком упорно ищешь решение.
— Тебе легко так говорить. Ты ничего не знаешь о браке.
Пол покраснел и опустил глаза. Из гостиной слышались приглушенные голоса. Все отчаянно пытались быть вежливыми, делать хорошую мину, не думать о том, что было у всех на уме.
— Не надо напоминать мне, Майкл. Это такая тема, от которой священники стараются держаться подальше. Хотя я и священник, но ты мой брат, и поэтому я должен попытаться. Когда-то ты любил Кэрол. Мне это известно лучше, чем кому-либо. Ты никогда не пробовал рассказать мне о ней, о том, какая она чудесная. Вы жили вместе как муж и жена пятнадцать лет. Наверняка этого времени для супругов достаточно, чтобы научиться мириться со взаимными слабостями. Я знаю, что Кэрол может быть трудным человеком, но наверняка...
— Пол, я разлюбил ее в первый же год. К тому времени, как мы разошлись, я уже так долго ее ненавидел, что даже не мог вспомнить, на что походила моя любовь к ней. Видит Бог — если бы я нашел кого-нибудь еще, я бы бросил Кэрол гораздо раньше.
Пол нахмурился:
— Ты знаешь, что я не могу тут ничего сказать, Майкл.
Трудно говорить о любви с собственным братом, если он священник. Майклу всегда казалось непросто назвать своего младшего брата «отец» или считать его кем-то иным, чем ребенком, которого он знал, как будто они так и не стали взрослыми или выросли вдали друг от друга. Время течет. Бог отделяет от нас жизней, которые мы знали. А может, мы разделяем их сами, из-за скуки, или надежды, или склонности к самоубийству. Майкл вздрогнул.
— Ты не можешь ничего сказать как священник? Или как мой брат?
— Пожалуйста, Майкл, давай не будем начинать сначала. Ты знаешь, что мы все равно ни к чему не придем.
— Значит, как брат. Я не хочу твоего благословения. Я хочу твоего понимания.
Пол поднял брови. Он больше был похож на отца, чем его брат. Хотя он и был младшим, но из них двоих казался старшим. Его волосы были очень светлыми, глаза холодными, без напряжения, присущего Майклу, вокруг них к щекам и лбу протянулись морщинки — не лучики радости, а следы годов учебы и сосредоточенных молитв. Следы интеллекта и веры. Пол Хант был иезуитом по воспитанию и человеком по мыслям.
— Моего понимания? — переспросил он. — Ты хочешь сказать — моей любви?
Майкл безмолвно взглянул на брата. Затем он мягко кивнул.
— Да, — сказал он. — Думаю, да. Наверно, я хотел сказать — твоей любви.
Пол, похоже, принял решение. Он шагнул вперед и обнял Майкла. Затем, расстроившись, заплакал. Майкл обнимал его, как будто каким-то необъяснимым образом его младший братишка превратился в неуклюжего мужчину в черных одеяниях, как будто посреди игры в «верю — не верю» их шутливая мрачность превратилась в настоящие слезы и в горе, копившееся всю их жизнь.
Слезы Пола постепенно перешли в тихие всхлипывания. Он осторожно отстранился, не глядя на Майкла, как будто смущенный тем, что его застали врасплох в момент слабости. Временами, подумал Майкл, его брат носит свой священнический наряд как доспехи, так, как иные доктора носят белые халаты, а солдаты — эмблемы полка. Пол был иезуитом, священником высокого интеллекта, хорошо образованным и много размышляющим. До своего назначения в Каир он провел несколько лет в Ватикане, работая в государственном секретариате. Какими бы ни были его слабости, он уже давно научился скрывать их.
— Прости, — пробормотал он наконец.
— Тебе не за что извиняться, — прошептал Майкл. — Хотелось бы мне чувствовать то же, что и ты.
Пол не ответил.
— Пойдем в сад, — сказал Майкл. — Яхочу подышать воздухом. Кажется, дождь кончился.
Проходя мимо кухни, они услышали сводку новостей по радио. Число погибших на Кингс-Кросс достигло ста девятнадцати и, судя по всему, могло сильно возрасти в следующие несколько недель, когда скончаются от ран другие жертвы взрывов. Пол остановился, прислушиваясь, прежде чем выйти в дверь. Похоже, передача сильно заинтересовала его.
Когда они оба были маленькими, сад казался им огромным неисследованным царством. С тех пор он почти не изменился. Старая беседка по-прежнему криво висела на поржавевшем столбе, над дальней стеной все так же нависало дерево, вдоль теплицы, как всегда, стоят ряды глиняных горшков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134