У вас какое-то время поболит голова, а шишка на голове будет напоминать о себе пару недель, но я не думаю, что вы умрете.
— Спасибо. — Кристофер поморщился, почувствовав, что голова уже раскалывается от боли.
— Вы, наверное, интересуетесь, кто я такой? — заметил незнакомец.
— Да, такая мысль приходила мне в голову, — ответил Кристофер.
Звук его собственного голоса представлял собой нечто среднее между звуками, издаваемыми верблюдом и гиеной, и странным эхом отдавался в его барабанных перепонках. Желудок немного успокоился, но периодически напоминал, что он все еще не забыл о Кристофере; Уайлэм решил, что оставшийся от ужина кусок мяса — если это вообще было мясо, — тихонько лежит там, раздумывая, что ему делать.
— Меня зовут Кормак, Мартин Кормак. Вы мне оставили небольшую записку в «черной дыре Калимпонга». Так здесь называют госпиталь.
Кристофер старался украдкой рассмотреть его как следует. На первый взгляд он не был похож на доктора. На вид ему было лет сорок пять и выглядел он плохо — седые волосы, тусклые глаза, посеревшая кожа. У него был взгляд, который встречается у людей его возраста, — такой, словно он двадцать лет назад на мгновение закрыл глаза, и когда снова открыл их, то обнаружил себя сегодняшнего. Где-то на дороге жизни он потерял куда больше, чем обрел. Сейчас у него был какой-то запыленный вид, словно он проделал длинный путь. Задумавшись, Кристофер понял, что он, наверное, только что вернулся из деревни Пешок.
— Наверное, интересуетесь, какого черта я здесь делаю? — продолжал доктор.
— Это тоже приходило мне в голову, — согласился Кристофер.
— Не сомневаюсь. Так вот, ответ на ваш первый вопрос: я не тот, кто ударил вас по голове. Невиновен. По правде сказать, я не знаю, кто это был. Он убежал, как только я появился на сцене, — я ждал на улице, когда вы вернетесь из дома холодного приюта. Я увидел, как вы вошли, и пошел следом, отставая где-то на минуту. Он рылся в ваших карманах, но не думаю, чтобы он что-либо взял. За время вашего отсутствия комнату тщательно обыскали. Позже вы можете посмотреть, не пропало ли что-нибудь.
Кормак остановился и заботливо посмотрел на Кристофера.
— Как ваша голова?
Кристофер стоически попытался улыбнуться, но его лицевые нервы не восприняли попытку. Улыбка превратилась в гримасу.
— Плохо, да? Что ж, я дам вам что-нибудь от головной боли. Я никогда не хожу без лекарств.
Кормак извлек из кармана маленькую коричневую бутылочку с таблетками. Высыпав две таблетки на ладонь, он вручил их Кристоферу вместе со стаканом воды. Кристофер по очереди проглотил таблетки: было ощущение, словно он глотает осколки стекла.
— Жаль, что все так получилось, — заметил Кормак после того, как Кристофер принял лекарство. — Судя по тому, что рассказала мне о вас сестра Кэмпбелл, я решил, что вам, наверное, нужно взбодриться после визита к несчастным крошкам. Поэтому я принес бутылку настоящего напитка, чтобы мы утопили в нем наши печали. Если они у вас есть, конечно. Однако сейчас у вас печали совсем другого рода, так что мне придется пить одному. Вы хотите, чтобы я ушел, или мне остаться?
Кристофер, борясь с приступом тошноты, замотал головой.
— Все в порядке. Я хочу, чтобы вы остались. Что это за настоящий напиток?
— А! — воскликнул Кормак, извлекая из другого кармана четвертинку. — Ирландский самогон. Ирландский виски из картофеля. У меня есть друг в Ньюри, который с оказией передает мне бутылочку-другую. Думаю, что такой выпивки не найти на всем расстоянии от Калимпонга до Белфаста.
Северная Ирландия — вот откуда этот акцент. Скорее все же Белфаст, хотя Кристофер не был в этом уверен. Он никогда не слышал о Ньюри. Таких, как Кормак, в Индии хватало: подданные и правящие.
Наверное, именно в этом некоторым образом и заключалась суть британской империи.
— Это смешно, — продолжал Кормак, — но, по правде говоря, Калимпонг совсем не то место, где можно подвергнуться такому нападению. Воришек хватает, но, как правило, они никого не бьют по голове. Сколько я здесь живу, такого никогда не было. Конечно, в ходе споров это случается. Но никогда при ограблении. Когда я увидел, как он склонился над вами, я решил, что это туг-душитель, собирающийся принести вас в жертву. Ваше здоровье!
Кормак поднял бутылку и приложил ее к губам. После солидного глотка он закрыл глаза и поежился.
— Видит Бог, этого-то мне и не хватало, — выдохнул он. — Как раз то, что доктор прописал. Кстати, — добавил он, заткнув бутылку пробкой, — как говорил мой покойный папаша, этим пойлом можно сжечь глотку. Немного резковатый вкус. Так что ничего хорошего в этой штуке в общем-то нет.
— А что касается тугов, то в Индии они давно исчезли, — пробормотал Кристофер. — Вот уже почти век, как их нет. Почти сто лет.
— Да, я это прекрасно знаю. Но не рассказывайте об этом нашему маленькому другу, который живет на холме. Он твердо верит в их существование. «Язычник в слепоте своей склоняется перед деревом и камнем», — вот его любимая песня, и он поет ее утром, днем и вечером. Что вы, без сомнения, уже знаете.
— Откуда вам известно, что я был сегодня вечером в приюте?
— А! — односложно ответил Кормак, снова вынимая пробку. — В Калимпонге не многое проходит незамеченным. Сестра Кэмпбелл взяла на себя труд узнать, кто вы такой и что вам надо. Думаю, что она была потрясена, когда узнала, что вас пригласили к Карпентерам. Ее саму туда приглашают редко. А меня — еще реже. Если только кто-то из детей почувствует себя плохо. То, что Карпентеры называют «чувствовать себя плохо», в любом другом месте называют «находиться при смерти».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139