«Это конец», — говорили люди, когда думали, что Уильям не слышит их, но даже по тому, как они отводили глаза, он мог понять, что следует готовиться к худшему. Последние полгода ее поддерживало скорое возвращение Кристофера. Всякий раз, заходя в ее спальню, он видел это в ее глазах: страстное стремление дождаться его, которое одновременно будило в ней силы и истощало ее.
Через два месяца после приезда Кристофера, незадолго до Рождества, когда казалось, что все готовятся к празднику, к новому рождению старого мира, мать умерла во сне.
Хотя Уильям и знал, что несправедлив, в ее смерти он обвинял отца. К тому же Кристофер выглядел так, словно чувствовал себя виноватым, и это только усиливало невысказанные обвинения Уильяма. Однако на самом деле Кристофер просто неуютно чувствовал себя наедине с сыном и никак не мог примириться со смертью жены. Никакие объяснения его не удовлетворяли. Той суровой зимой, начавшейся сразу после кончины жены, он часами бродил по замерзшим бесплодным полям, пытаясь избавиться от чувства вины за случившееся или, по крайней мере, приглушить его на какое-то время. Между ним и мальчиком образовалась пропасть, и это было болезненно для обоих.
Весна согрела поля и положила первые цветы на могилу Элизабет, но сблизить отца и сына ей не удалось. Было решено, что осенью Уильям отправится в частную школу в Винчестер. И вдруг все изменилось в одно мгновение. Однажды, когда Кристофер находился в Хексхэме у своей сестры Хэрриет, оставшийся без присмотра Уильям вошел в кабинет отца и открыл его стол. Что он искал? Он сам не смог бы ответить на этот вопрос. В каком-то смысле он искал своего отца. И в каком-то смысле он нашел его.
В правом углу верхнего ящика среди кипы бумаг он обнаружил маленькую красную коробку. На крышке был изображен королевский крест, внутри лежала медаль в форме креста. Уильям сразу понял, что перед ним крест Виктории. Он видел его изображение в годы войны в одном журнале. В лежавшем около коробки конверте было письмо из Букингемского дворца, в котором говорилось, что майор Кристофер Уайлэм представлен к награде за высшее проявление «исключительной храбрости на службе своему Королю и Отечеству».
Несколько дней Уильяма раздирали противоречивые чувства: он радовался находке и ощущал собственную вину, так как сделал ее не совсем честным путем. В воскресенье после церкви он во всем признался отцу: теперь он настолько нуждался в объяснении, что страх перед возможным наказанием стал слабее. В тот день они в первый раз поговорили один на один в кабинете Кристофера, и разговор длился до тех пор, пока огонь в камине не превратился в пепел.
Кристофер рассказал мальчику, что война это больше, чем генеральные сражения, танки и аэропланы, что война, которую он вел в Индии, была полна одиночества, болезней и предательств, и то, о чем он сейчас поведал ему, должно остаться только между ними.
С того дня они начали сближаться, и каждый из них разделил горе другого настолько, насколько это возможно. Они решили, что Уильям останется в Карфаксе как минимум еще на год, после чего они определят, следует ли ему вообще уезжать в школу. Когда пришло лето, на могиле Элизабет появились розы.
* * *
Служба подошла к «Отче наш». Священник громко произносил знакомые слова молитвы, его губы четко и красиво выговаривали привычные звуки. Наверное, за свою жизнь он произнес эти слова бессчетное количество раз. Он был молод, чуть за тридцать; в годы войны он был капелланом. «Интересно, о чем он думает во время молитвы, — задумался Кристофер. — О Христе, растянутом на деревянном кресте своей святой жизни, прибитом к нему гвоздями — рука, рука, потом ноги? Или о важности своей ежедневной деятельности? Или о роли священника, возведенного в сан, чтобы связывать обязательствами и освобождать от них, проклинать и благословлять? Или он думает о предстоящем обеде, репе, мясном пироге и жареной картошке в густой подливе?»
Проницательный наблюдатель с первого взгляда определил бы, что Кристофер Уайлэм относится к той категории англичан, которые проводят в Англии очень мало времени. Он выглядел неуклюжим в зимней одежде, и его кожа еще сохранила загар, который можно приобрести только в более теплом климате. Его выгоревшие на солнце светлые волосы были зачесаны назад, открывая высокий печальный лоб. Морщинки, скопившиеся в уголках глаз, глубокими красивыми линиями тянулись к вискам, как нити сплетенной пауком паутины. Темные глаза с тяжелыми веками отличались удивительной глубиной и ясностью. Чувствовалось, что они не видят того, что происходит в церкви, что перед ними стоят другие, не английские горизонты, но, возможно, во всем были виноваты отбрасываемые свечами отблески.
Он оглядел маленькую церковь. Немногие отважились выйти из дома этим вечером. Мужчины, женщины, непоседливые дети заполнили передние скамьи — их привели сюда набожность, сила привычки, чувство долга. Он пришел сюда ради Уильяма, и чтобы искупить вину перед Элизабет, которую он предал.
Священник преломил тело Господне. Взяв потир, он сделал глоток освященного вина, крови Господа, крови Христа, крови мира, ярко-алой, искупающей грехи.
Кристофер представил вкус вина, представил, как оно смешивается с кровью, и ощутил вкус подкатившей к горлу желчи. Отец Миддлтон молил о приходе Христа, о том, чтобы рождественское спокойствие и мир растянулись на весь год, но Кристофер не испытывал радости по поводу прихода бледного рождественского Христа-ребенка. В сердце его не было радости, была лишь упрямая злоба, роптавшая против Христа и его лицемерного праздника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139