А женщины любят мужчин.
— И они вступают в брак?
— Да.
— С человеком, которого любят?
Он покачал головой.
— Нет, не всегда. Наверное, очень редко. Они вступают в брак ради денег, ради земли, ради того, чтобы угодить родителям.
— А женщина может иметь несколько мужей?
Он рассмеялся.
— Нет. Одного вполне достаточно.
— На Тибете женщина может выйти замуж сразу за нескольких братьев. Когда старший брат отсутствует, она спит со следующим. Она никогда не бывает одинокой.
— А если ей не нравятся ее мужья?
Она пожала плечами.
— Ей может нравиться один из них. А если английской женщине не нравится ее муж? Она может выбрать другого?
— Иногда. Если она богата.
— А если она бедна?
— Тогда ей придется остаться с ним.
— Даже если он бьет ее?
Он кивнул:
— Даже если он бьет ее.
Она задумалась.
— Мне кажется, что, возможно, твои люди очень несчастны.
— Да, — согласился он. — Иногда мне тоже так кажется.
Чиндамани вздохнула.
— Я не понимаю, почему такая простая вещь должна приносить столько несчастья. — Она сделала паузу. — Ты счастлив со мной? Ты счастлив, когда лежишь со мной?
Он кивнул. Она была красива.
— Как же я могу быть несчастлив? Ничего другого мне не надо.
— Но если я перестану доставлять тебе удовольствие?
— Ты никогда не перестанешь доставлять мне удовольствие.
— Никогда — это очень долгий срок.
— Тем не менее.
Она сидела и смотрела на него, прикусив маленькими белыми зубами нижнюю губу, дыша ароматным воздухом.
— Мое тело доставляет тебе удовольствие? — спросила она. — До тебя я никогда не спала с мужчиной. И все, связанное с тобой, я нахожу прекрасным. Но ты знал других женщин. Мое тело доставляет тебе удовольствие в постели?
— Да — ответил он. — Огромное удовольствие.
Она встала и расстегнула белое платье, и оно упало к ее ногам. Она осталась обнаженной. Ее прикрывали только кольца ароматизированного дыма. Он впервые видел ее обнаженной: когда они предавались любви во время путешествия, это происходило в темноте неосвещенной палатки.
— Это доставляет тебе удовольствие? — спросила она.
— Да, — ответил он. — Да.
* * *
Потом она стала грустной и отдаленной. Она стала даже серьезной, какой бывала после разговоров с настоятелем.
Она встала и пошла к двери, которая вела на небольшую террасу. Открыв дверь, она вышла наружу. На ней снова было белое платье: ночь была холодной. Он присоединился к ней и взял ее за руку.
Она вглядывалась в темноту. Звезды казались очень далекими, темнота же была близко, рядом.
— Не думай, что я могу быть твоей навсегда, — произнесла она. — Ты не должен так думать.
Он промолчал. Внизу в долине он увидел огни, — маленькие, мигающие огоньки, похожие на рухнувшие вместе с небом звезды.
— Что же я тогда должен думать? — спросил он наконец.
Она повернулась, и он увидел в ее глазах слезы.
— Что я умираю, что я мертва, что я родилась заново и нахожусь там, куда ко мне не может прийти никто — ни ты, ни Тара, ни темнота.
— Пожалуйста, — попросил он, — не надо говорить со мной загадками. Ты знаешь, что я этого не понимаю. Когда ты говоришь так, то пугаешь меня. — Он замолчал и поежился. — Ты говоришь, что мы все рождаемся заново. Прекрасно, если ты планируешь умереть и снова вернуться; почему я не могу сделать то же самое? Что мне может помешать?
Ее щеки ярко вспыхнули от злости.
— Что ты об этом знаешь? — отрезала она. — Ты думаешь, что это легко? В таких местах, как это, люди проводят целую жизнь, готовясь к смерти. Они изучают ее, как текст, который надо запомнить наизусть. Они знают лицо смерти так, словно это лицо возлюбленной; знают звук ее голоса, запах ее дыхания, прикосновение ее пальцев. И тем не менее, в самый последний момент их мысли сбиваются, и ни не выполняют задуманное. Ты думаешь, что умирать так легко?
Он взял ее лицо в свои руки. Слезы на ее щеках были холодными.
— Да, — сказал он, — я люблю тебя. Этого достаточно. Куда бы ты ни пошла, я пойду за тобой. Клянусь.
Она склонила голову и обхватила его обеими руками. Снаружи, в темноте, над замерзшим полем низко пролетела сова, выискивая мышей.
* * *
На следующий день они отправились в путь: верхом на пони, которых дал им настоятель. Он хотел отправить с ними проводника-монаха, но Чиндамани отказалась по не вполне понятным Кристоферу причинам. Сам же он был весьма рад тому, что они будут вдвоем. От ее плохого настроения, в котором она пребывала накануне вечером, не осталось и следа, и она постоянно улыбалась ему, пока они навьючивали пони необходимыми припасами.
Настоятель проводил их до ворот монастыря, и Кристофер почувствовал в нем такое спокойствие и самообладание, которое до этого не видел ни у одного ламы. Казалось, что каждый его жест, каждое слово предназначены для того, чтобы передать самое простейшее послание: все преходяще, и даже самые серьезные проблемы скоро станут незначительными.
— Путешествуйте не спеша, — напутствовал их настоятель. — Отдыхайте, если устанете. Не загоняйте животных. Бережно относитесь к самим себе, и дорога будет бережно относиться к вам.
Они поблагодарили его и отправились в путь. Когда они выехали за ворота и начали подниматься по холму, мимо них прошла небольшая процессия монахов, несущих нечто, напоминающее человека, завернутого в белую ткань.
— Что случилось? — поинтересовался Кристофер. — Это похороны?
Чиндамани кивнула, снова став серьезной.
— Это отшельник, — объяснила она. — Вчера ночью они взломали вход в пещеру и увидели, что он мертв. Он не притрагивался к еде, которую ему оставляли, в течение шести дней. — Она сделала паузу. — Он умер на следующий день после нашего прибытия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139