Впоследствии оказалось, что через неделю судья Джиллиан Салливан получила негласное административное взыскание в виде отстранения от рассмотрения дел на девяносто дней. Официально она считалась госпитализированной со «стрессом». Ее портфель дел распределили между другими судьями. Два фиктивных иска Робби передали судьям Краудерзу и Барнетту Школьнику. И одновременно иск маляра, у которого обнаружили рак, от судьи Малатесты передали судье Школьнику с пояснением «в целях упорядочения судопроизводства». Значит, Косиц просьбу Робби выполнил.В тот вечер мы об этом еще не знали, но Робби все же удалось нас убедить.Это опасные люди, и горе любому, кто пересечет им дорогу.
По дороге домой в «мерседесе» они долго молчали. День выдался трудный, да и движение в этот час было напряженным. На красном сигнале светофора, когда машина остановилась под неисправной мигающей ртутной лампой, Ивон спросила:— Что значит «светится в темноте»?— А то, что у нее силиконовые груди, — ответил Робби, устало улыбнувшись.Она засмеялась.— Там все мужчины мне показались какими-то злыми.— Думаешь, женщины лучше? Ищут богатых ребят, у которых есть чем поживиться на халяву.— Зачем ты так?— Да что там говорить, они там все злые, во всяком случае, большинство. Потому что одиноки. Вечер идет к концу, и на душе становится все паршивее и паршивее. Они истощены физически и духовно. Мужчины. Женщины. И каждый играет какую-нибудь роль, лишь бы не выглядеть тем, кто есть на самом деле. Если бы в моей власти было переименовать это заведение, я назвал бы его «Приют комедиантов».— Но зачем ты вообще туда ходишь?— А ты сама в подобных местах никогда не околачивалась?В таких нет. Она, конечно, погуляла, не без этого. После Олимпийских игр, когда ее тело перестало быть священной реликвией, Ивон решила заполнить кое-какие пробелы. Вошла в компанию любителей повеселиться, которые с размаху бросались в ночь с пятницы на субботу, как в бассейн. Причем ездили чуть ли не по всей стране. Основой всех развлечений было пьянство как подготовка к сексу. Сейчас эти ночи Ивон вспоминала со стыдом, хотя увлечение такой жизнью продолжалось недолго. Но даже в самом начале она не могла припомнить ни одного вечера, чтобы ее охватило такое же возбуждение, какое наблюдала у Робби. Он возбудился мгновенно, переступив порог. Когда Ивон сказала ему об этом, Робби усмехнулся.— Дело в том, что я постоянно гоняюсь за мифом. Как всякий, кто туда приходит. Понимаешь? Мифом любви. Ну, типа любовь меня изменит, я стану другим, лучше, любовь поможет мне разобраться в себе.— Но ведь никогда ничего не получается, — глухо проговорила Ивон, впервые привнеся в беседу что-то личное. Он не заметил, что она имела в виду не его, а себя.— Почему же? В момент, когда зарождается чувство, получается. И в постели тоже. Еще как. Потому что я верю. И она тоже. Ведь наши ощущения настоящие. Реальная жизнь отходит на задний план, скрывается в тумане. Никакой я не адвокат, у меня нет больше прошлого, а дома не лежит умирающая жена. И у нее тоже. Я верю, что могу быть счастливым. И она верит. Понимаешь, мы можем сделать друг друга счастливыми. Я могу сделать для нее что-то замечательное, а она для меня. И за это мы любим друг друга. Час, ночь… А потом я будто выхожу из оцепенения, очухиваюсь. И начинаю думать, а отчего это у меня такая близость с женщиной, о существовании которой шесть часов назад я даже не подозревал. Проходит еще немного времени, и я спрашиваю себя: а что в этом плохого? За что я должен себя осуждать? Понимаешь, я не из тех мужчин, для которых секс самое главное, но все равно нам обоим сейчас вместе славно. И это главное.В радиоприемнике звучала очень нежная мелодия. Робби молчал, ожидая от Ивон отклика, но она не могла вымолвить ни слова. Беспечность, открытость, с какой он говорил о себе, словно о другом человеке, ее поражала.— А вот когда все заканчивается, — продолжил Робби, — осознаешь, что ничего не получилось. Обычно после всего мне хочется поскорее убраться оттуда. Не понимаю почему. Наверное, от неловкости. Знаешь, возникает ощущение, будто из меня что-то вытащили. Да. Она уже не кажется мне такой красивой, но не в этом дело. Хуже всего то, что я начинаю видеть, какая между нами зияет пропасть. Вдруг осознаю, что у нас нет точек соприкосновения. У нее завтра занятия в школе косметологов, папа-полицейский, каждый вечер до бесчувствия накачивающийся бренди, мама читает новены Чтение католических молитв по определенному поводу девять дней подряд.

. Короче, у нее своя жизнь, и эти минуты, проведенные вместе, в сущности, ничего не изменили. Ты не поверишь, но ни с одной женщиной я ни разу не провел всю ночь. Даже когда был холостой. Даже с Лоррейн. Разве что после того, как мы обручились. Но это естественно. А прежде нет. И даже потом, первые несколько раз… в общем, она говорит, ну, Робби, чего ты… ведь уже можно. И я оставался. Но спать не мог. Не мог заснуть ни на секунду. Но вот проходит время, и я опять принимаюсь за свое, — произнес он с прежним пафосом. — Искать любовь! Тот самый миф. Заявляюсь в клуб в пятницу вечером, принимаю три виски, с удовольствием наблюдаю толчею у бара, вдыхаю сигаретный дым, смеюсь шуткам, сам что-то рассказываю, стараясь перекричать музыку. Она здесь такая громкая, словно в воздухе машет крыльями огромная птица. Короче, заряжаюсь всем этим и снова начинаю верить в миф. Примечаю кого-нибудь в зале и думаю: да, наверное, это она. Та, которая мне сейчас нужна.Ивон представляла картину. Две-три Сильвии прилипли к потрясающему адвокату-миллионеру, а он рыскает взглядом по залу в поисках женщины еще моложе, еще красивее, еще совершеннее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138