Эдит Эмелин Линч
Ли Анна вымыла руки и села за стол, отбирая овощи и разрезая пищу на маленькие геометрические кусочки, готовясь к ужину.
Эдди вспомнила, что и Эду не нравилось, если еда на блюде не была разрезана. Эд ел небольшими слоями, и она мысленно представила, как он аккуратными линиями соскребает с краев тарелки мороженое или картофельное пюре. Была суббота, которая не войдет в историю. Миновал еще один день трудной работы, день с тяжелыми тучами депрессии и печали, которые сопровождали каждое ее движение, отказываясь уйти, даже когда она натирала пол или расставляла посуду, разбросанную на кухне. Длинная суббота, которой, казалось, никогда не будет конца.
— Давай поедим! — Ли Анна уже не могла больше ждать.
— А ты не хочешь произнести благодарственную молитву?
— Бог, хороший Бог, огромное спасибо тебе за... — Ли Анна что-то промямлила... — на этой тарелке. Аминь.
— Отец наш небесный, — глубоко вздохнув, сказала Эдди и почувствовала, как опять убийственно сильно заболела голова, — спасибо тебе за то, что ты дал нам эту пищу! Ведь многие остались голодными сегодня.
Господи, спасибо за то, что ты позволяешь нам любить друг друга! Даже если мы в печали по тем, кого уже нет, мы знаем, что наши любимые с тобой и в спокойствии. Господи, — а ведь многие сейчас одиноки.
Господи, мы благодарим тебя за то, что ты дал нам жизнь, и просим тебя: направь нас, будь с нами всегда, помоги нам следовать по твоему пути! Мы просим тебя об этом во имя креста. Аминь.
— Аминь. Давай покушаем!
— Аминь.
— Мама, а почему не существует голубой еды? — спросила Ли Анна, с аппетитом откусывая сосиску.
— Ну, когда Господь создал голубые ягоды и голубой картофель, он решил, что голубой еды достаточно. И подумал, что неплохо бы иметь что-нибудь зеленое, желтое и оранжевое. Поэтому у нас сегодня овощи, которые тебе очень понравятся.
С полным ртом девочка пробурчала:
— Фи, я ненавижу овощи. Неужели действительно есть голубая картошка?
— Совершенно случайно, но именно она у нас сегодня на десерт.
Ли Анна озорно засмеялась, показывая дырку в передних зубах. Эдди улыбнулась в ответ и стала медленно жевать, совершенно не ощущая вкуса пищи.
Она окунулась с головой в генеральную весеннюю уборку, очнувшись от того ужасного состояния, сродни паранойе, от которого никак не могла избавиться, и целый час пила кофе и мусолила кусочек жареного хлеба. Она прочитала все, что было напечатано на его упаковке, как будто это было написано Достоевским, и наконец заставила себя действовать. Она выучила наизусть компоненты двойного концентрата для завтрака, который обещал “все необходимые витамины и минеральные соли”, и рецепт для приготовления смеси для гостей, которая “невероятна вкусна”.
Это было как заклинание. Физическое очищение. Старые галстуки Эда потихоньку переместились в темный ящик, где покрылись пылью, переплетясь, как змеи. Заброшенные тапочки, шляпа, застрявшая в самом темном, дальнем углу гардероба, любая его вещь, на которую она натыкалась и до которой не могла дотронуться, так как сразу же на нее наплывали горькие вихри воспоминаний, — все причиняло ей боль. Она освободила нижние ящики, антресоли — эти ненужные вместилища прошлого, давно забытые тайники.
Расческа, все еще хранившая на своих зубцах волоски умершего мужа, потерянная им манжета, семейная Библия с загнутыми уголками страниц — каждая из этих вещей щемила сердце, рождала фантастические разговоры с ее покойными мамой, отцом и любимой теткой. Она сидела тихо, как загипнотизированная, среди альбомов с семейными фотографиями, автоматически расчесывая волосы расческой Эда.
Эдди гордилась своими длинными черными волосами, их великолепным изобилием — он называл их “конской гривой”. В ее тридцать восемь в них не было ни единого седого. Кожа с чуть заметными веснушками не утратила нежности, глаза природа расставила широко и создала прекрасными. Они были карими, иногда приобретая ореховый оттенок, волшебно менять при различном освещении. Когда Эдди улыбалась, в уголках ее глаз и по краям губ появлялись морщинки, похожие на вороньи лапки. Ее нос был довольно крупным и, если бы находился в центре какого-нибудь другого лица, возможно, казался бы непривлекательным.
Ее нельзя было назвать красивой в классическом смысле этого слова. Она никогда не была привлекательным ребенком, но, повзрослев, стала интересной и даже незабываемой женщиной, одной из тех, кого считали уравновешенными и самоуверенными. Нередко мужчины даже не подходили к ней — такой недоступной она казалась, но сама Эдди отнюдь не считала себя Снежной королевой.
В постели у нее пробуждалось естественное желание, и она всегда знала, что способна на нечто большее, Как бы подобрать нужное слово? На нечто не телесное, но, возможно, более неудержимое. Эдди при любых обстоятельствах оставалась сама собой, относясь к разряду тех редких женщин, которые никогда не стремятся быть излишне откровенными, злыми, низкими или эгоистичными. И она всегда отдавалась мужчине так, как делала все в своей жизни. Всем сердцем. Честно. С добротой и наслаждением, с подлинным удовольствием от того, что может дать мужчине.
Эдди нравилось заниматься любовью, но секс не захватывал ее полностью, не поглощал целиком. Она наблюдала одно замужество за другим, разрывы и разводы. Девочки становились женщинами через горячий, обжигающий огонь секса, который поддерживал их отношения с супругами как нечто взрывное, сверхэмоциональное.
Она воспитывалась в набожной христианской семье, но когда выросла и уехала в Западную Вирджинию, родительский дом показался ей невыносимо убогим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61