– Хорошо. Звони в Вашингтон. С моего телефона. А вообще-то лучше из моего дома. Нужно долго ждать, пока соединят с заграницей.– Да знаю я наши порядки.– Ты что, решил дальше не рыпаться? – насел на меня Юрий, заметив, что я скис.– Пока только подумываю об этом. Смотри: работы у меня нет, жить негде. Какие-то люди пытаются меня угрохать. Может, лучше смотаться отсюда хоть на время?– Имеешь в виду Америку?– А почему бы и нет? Ездил же туда более сотни лет назад мой прадед? А я из России пока никуда не выезжал. Может, и мне пришло время прошвырнуться?– А как уедешь-то? Только билет на самолет тянет побольше миллиона. Мало того, что ты бездомный и безработный – у тебя за душой и гроша ломаного нет.– Нечего мне напоминать об этом. А про эти штуки ты забыл? – Я вытащил из чемодана ордена и медали Воронцова. – Они могли бы стать для меня не только билетом на поездку.– Ты что, намерен загнать их?– Появилась такая мыслишка.– На сколько же они примерно потянут? Тысяч на тридцать?– Долларов? – уточнил я.– Да, на них можно вволю попутешествовать. – Юрий, задумавшись, разгладил пальцами усы. – А не вляпаешься еще в одну беду, если станешь их продавать?– На черном рынке-то? Да их там с руками оторвут.– Уверен, что оторвут, – ответил он как-то неодобрительно.– Что ты хочешь сказать?– Да ничего особенного.– Давай, давай, договаривай. Я же знаю тебя. Ты видишь здесь что-то предосудительное.– Да, вижу. Мысль продать ордена на черном рынке коробит меня. На тебя такое не похоже. Они ведь принадлежат Чуркиной. Я думал, что ты…– А я и не спорю. Они, разумеется, принадлежат ей и только ей.– Тогда ты просто обязан вернуть их.– Я и верну, разве я говорил, что не верну? Я сказал лишь, что они могли бы стать для меня билетом на поездку.Когда я подошел к квартире Чуркиной, на коврике перед дверью лежала газета. На звонок никто не вышел, я вернулся в вестибюль и устроился там в одном из больших кожаных кресел, стоявших по углам. Забавно – теперь они казались мне меньше, чем тридцать лег назад, но пахли все так же. Этот старинный запах будил воспоминания о давно минувших днях; горькие воспоминания – как уводили в тюрьму отца, как плакала и билась в истерике мать, как нас выставили из обжитой квартиры и мы скитались по родственникам, как обрушились на нас гонения.Весь во власти прошлого, я не сразу заметил, что тяжелая парадная дверь распахнулась и в вестибюль влетели дети. Я встрепенулся. Вслед за ребятишками появилась Таня Чуркина с элегантным, бледно-голубым пластиковым пакетом в руках. Увидев меня, она вспыхнула, глаза у нее загорелись, и мне не нужно было объяснять, что она прочитала очерк в «Правде».– У меня неплохие новости для вас, Таня. – Я вскочил, надеясь приглушить ее негодование, пока оно не выплеснулось наружу.– Вымогательство?! Так мой отец, выходит, шантажист?! – с возмущением воскликнула она, проходя мимо меня, не задерживаясь и торопя детей к лифту. – Это ваши неплохие новости?!– Да не писал я тот очерк. – Она будто приросла к месту и повернулась ко мне. – Там и словечка моего нет.– Но вы ведь зачинатель всей этой грязи, – возразила она, резко нажимая кнопку вызова лифта. – Вам же предложили добыть папины ордена. Вы…– И я их достал, – выпалил я.Она дернулась и недоверчиво глянула на меня.– Они у меня с собой, – пояснил я, приподнимая чемоданчик.– Ой, как же это чудесно! – Глаза у нее радостно вспыхнули.Спустился лифт, громыхая дверьми, принял нас четверых. В квартире Татьяна тут же отправила детей в их комнату, взяла у меня пакет и присела за обеденный стол. Секунду-другую колебалась, потом высыпала ордена и медали на белую полированную поверхность. Тускло замерцало золото наград и разноцветье орденских лент. Татьяна взяла в руки один из орденов, разгладила ленточку и осторожно положила назад. Затем взяла еще один орден и его положила рядом, затем еще один…– Припомните, не упоминал ли ваш отец фамилию Рабиноу?Она отрицательно мотнула головой, сосредоточенно раскладывая ордена и медали в том порядке, в каком их прикрепляют к одежде.– Как же насчет Рабиноу?– Нет, не припоминаю. – Она быстро взглянула на меня, в глазах ее блеснула озабоченность.– А в чем дело?– Похоже, отец ваш был тесно связан с ним, а его подозревают в мошенничестве, в том, что он входит в мафиозную группировку и является тайным осведомителем спецслужб.Она нетерпеливо вздохнула и прямо спросила:– Что вам нужно, Катков? Деньги?– Нет, Таня. Мне нужна правда.– Мне тоже. Но я не верю, что когда-либо найду ее.– Все зависит от того, где искать.– И вы знаете где? – живо спросила она.– Да, знаю. В США.– В Америке? – переспросила она даже с каким-то испугом.Я молча кивнул.– Ну что ж, теперь можно выезжать за рубеж без особых проблем. Почему бы вам не поехать туда?– Да я думал, но прежде хотел кое о чем договориться с вами. Должен предупредить: это будет грязная работа и она может поднять со дна еще больше грязи. Может статься, что, разыскивая доказательства невиновности вашего отца, я наткнусь на факты, свидетельствующие о его принадлежности к коррумпированным аппаратчикам.Она решительно кивнула.– Мне все равно. Я должна знать правду. Что еще?– У меня за душой даже ломаного гроша нет. Чуркина внимательно посмотрела на меня, потом на награды, затем опять на меня, взгляд у нее был понимающий и доброжелательный.– Не знаю, есть ли в Москве более честный человек, чем Катков.– Спасибо за комплимент. И зовите меня по имени. Ну пожалуйста.– Вот что, Николай, – сказала она, улыбаясь совсем по-дружески. – Прикиньте, сколько потребуется денег? 20 На следующее утро я отправился за визой в американское посольство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129