– Вера! Верочка, постой, черт возьми!Я догнал ее и взял за руку. Она отдернула ее и с гордо вскинутой головой быстро зашагала к вращающейся двери, исчезнув в холодной дымке.Я не знал, что делать: то ли бежать вслед за ней, то ли возвращаться в кабинет к Шевченко, чтобы сочувственно хлебнуть по глотку из его плоской фляжки. Секунду-другую я стоял, убеждая себя, что блажь у Веры вскоре пройдет – такое с ней уже бывало не раз. Потом закурил сигарету, щелкнув новой газовой зажигалкой, и направился домой. У меня было о чем писать. 11 До Люблино я добрался вскоре после полудня. В пути то и дело оглядывался через плечо и озирался по сторонам. Эта привычка вошла у меня в плоть и кровь лет двадцать пять назад, а точнее – 16 июня 1968 года, когда кагэбэшники увели из дома отца.Помнится, была суббота – священный для евреев день отдохновения. Ареста мы ждали со дня на день. Отца бросили в лагерь ГУЛАГа за открытые протесты против подавления «пражской весны», а по отбытии срока добавили еще за то, что как правоверный еврей он свято соблюдал обычаи сынов Израилевых.Но вот КГБ вроде как бы упразднили, и постоянная настороженность во мне несколько ослабла. Однако из-за облавы и жестокого обращения милиционеров с торговцами орденами и медалями прежняя подозрительность и беспокойство мигом вернулись ко мне.В квартире было неуютно, холодно, словно в морозильнике для хранения мяса. Радиаторы замерзли, как мозги у бабушки Парфеновой, которая забыла открыть кран в системе отопления. Постучав гаечным ключом по пустой трубе отопления и поставив на огонь газовой плиты кофейник, я заложил в пишущую машинку пару листов чистой бумаги и старую потертую копирку.Я решил писать очерк с учетом того, о чем говорил Рафик: вспышка национализма вызвана тем, что, хотя и произошел переход от покорного рабского состояния к свободному обществу, жизнь среднего гражданина лучше не стала. Она еще больше ухудшилась, вызвав ностальгию по прошлому. Неудивителен поэтому и всплеск спроса на ордена и медали, из-за них стали даже убивать. Торгаши, в свою очередь, начали избивать тех, кто, по их мнению, представляет угрозу их бизнесу. Вот милиция и столкнулась с резким ростом тягчайших преступлений.Набрасывая, переписывая и шлифуя текст, я всячески старался удержаться от того, чтобы не подсластить пилюлю, встав на проправительственную точку зрения и используя официальные доводы. Часы шли, пепельница наполнялась окурками, запасы кофе катастрофически таяли. Получилось шесть страничек текста через два интервала – полторы тысячи слов, результат творческого порыва. Если очерк напечатают, я получу неплохой шанс добраться до истинных мотивов убийства Воронцова.Меня избивали, содержали под стражей, освободили усилиями Веры, а я все еще топчусь на месте совсем рядом с печкой, от которой начал свое журналистское расследование. Я надеялся, что Вера заскочит ко мне по пути на работу, но ее не было. Уложив текст в кейс, я снова отправился в «Правду». Сергей находился на совещании. Он вышел из конференц-зала в тот момент, когда я разговаривал с другим внештатным журналистом вроде меня.– Сергей! – громко позвал я и поспешил за ним, поскольку, узнав мой голос, он ускорил шаг.– Сергей, подожди! Ты был прав.Эти слова остановили его – повернувшись ко мне, он вызывающе выпятил челюсть и вздернул голову.– Послушай-ка. Очень сожалею о происшедшем, вел себя как распоследний идиот.– Верно сказано. Есть еще просьбы?– Да, есть. Удели минутку внимания, посмотри другой материал.Сергей тяжело вздохнул. Я вынул из кейса отпечатанный текст и протянул его. Выхватив у меня странички и вздернув на лоб очки, он быстро пробежал их глазами и сердито нахмурился.– Черный рынок наград? А мне почему-то казалось, что я ясно объяснил: заурядная уголовщина нашу газету не интересует.– Да я же не прошу тебя купить материал. Прошу лишь прочесть его. Мне нужны твои критические замечания.Лицо у него просветлело, как у библейского отца при встрече блудного сына.– Надеюсь, там нет никакого новояза?– Ты же предупреждал меня.Он с шумом и грохотом проследовал к себе за стеклянную перегородку, обошел стол, вынул из стакана карандаш и приступил к работе. Выглядел он при этом весьма самодовольно.– Уже лучше, намного лучше. – Карандаш его так и летал по страницам, что-то подчеркивая и зачеркивая. Уже дочитав почти до конца, он вдруг встрепенулся и пристально посмотрел на меня: – Так тебя арестовал Шевченко?– Ага. Заявил, что придает этому особое значение.– Какое значение? С чего это он?.. – Сергей замолк, аккуратно складывая страницы. – Ты специально не упомянул дело Воронцова, а?Я кивнул и слегка улыбнулся.– Молчишь? Я бы не возражал, если бы упомянул, – загадочно сказал он. – Почему бы не раздеть Шевченко и не выставить напоказ его дурь?– Это осложнило бы ему жизнь. Он и так работает как лошадь, а тут еще нелады дома…– А у кого их нет? – загудел Сергей, и карандаш его снова забегал по тексту. – И куда ты намерен отнести этот материал?– Думаю, в «Независимую газету».– Правильно. А ты не знаком с Лидией?– С какой Лидией?– С Лидией Бреловой, – пояснил он, набирая номер. – Лучший редактор в нашем огромном городе. Молодая, толковая… Лида? – радостно заговорил он в трубку. – Это Сергей Мурашов… Да, я помешался… А еще что?.. Послушай-ка, у меня тут один автор. Так он, скорее, не мой, а твой…Кратко изложив суть дела, он положил трубку и сказал, что есть шанс увидеть очерк в завтрашнем номере, если успеем тут же перепечатать текст.Я уже сел за машинку, но кое-что вспомнил и спросил Сергея:– Да, кстати, а где другой материал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129