Её глаза опустились обратно к книге. Мирек аккуратно разложил вещи на стуле и тут увидел пижаму, которую она выложила на кровать. Он улыбнулся и посмотрел на неё, но Аня не отрывала глаза от книги. Мирек ухмыльнулся и бросил пижаму на стул, сказав ей:
— Я никогда не сплю в пижаме. Обычно я сплю обнажённым, ведь это куда полезнее.
Она поглядела на него поверх книги. Он заметил огонёк раздражения у неё в глазах. Мелодраматически вздохнув, он нагнулся над своим чемоданом, порылся в нём минуту-две и извлёк оттуда широкие трусы, как у боксёра, и продемонстрировал их Ане.
— Это успокоит твои чувства?
Левой рукой он ослабил полотенце, и оно упало на пол. Он отметил, с каким изумлением она взглянула на него, прежде чем загородиться от этого зрелища высоко поднятой книгой.
— А тебе обязательно надо так делать? — зло прошипела Аня.
Мирек надел трусы и как бы между прочим заметил:
— Аня, тебе придётся к этому привыкать.
Наступило молчание, затем Аня из-за книги резко проговорила:
— Я никогда к этому не привыкну. Конечно, мне придётся считаться с твоим дурацким поведением. Но вот что я тебе хочу сказать, Мирек Скибор: для меня ты всего лишь глупенький ученик начальной школы с только что начавшимся периодом полового созревания, и к тому же не умеющий держать себя в руках в присутствии женщины. Ты попал в дом уважающих Бога пожилых людей. И тебе придётся считаться с этим! Попытайся хорошенько это запомнить!
Сказанное ею разозлило Мирека. Особенно ему не понравилось то, что она сказала насчёт «глупенького ученика начальной школы». Он так же резко ответил:
— Я нахожусь на конспиративной квартире, которая была задействована только для осуществления моей миссии. — Он сделал ударение на слове «моей». — Ты здесь только для создания антуража, хотя при этом ещё наслаждаешься музеями, поглощаешь чёртовых кроликов с имбирём, посещаешь известные таверны. И не докучай мне своим идиотским морализаторством. Ты, чёрт побери, только что восхищалась великими творениями искусства в музее во Флоренции. Некоторые из них были приобретены твоей великой могущественной церковью. Эти произведения изображают плоть: женщин с обнажённой грудью, голых мужчин, у которых все, абсолютно всё выставлено на показ публике… Но ведь в реальной жизни это грешно?! Я скажу тебе, Аня Крол, что это просто обыкновенное лицемерие. И это не слепое лицемерие, это сознательное лицемерие! Слушай, ты что думаешь, эти Ботичелли писали свои картины с помощью воображения? Ха-ха! Они же использовали живые модели! Так что, исходя из твоей логики, они грешили, когда создавали творения искусства для твоей любимой церкви.
Аля продолжала смотреть в свою книгу, изображая, что не слушает его, и Мирек немного сбавил тон:
— Ну да ладно! Чего я буду спорить с человеком, который даже не способен со мной спорить, который остаётся в заблуждении из-за своих слепых предрассудков.
Он откинул свою часть покрывала и лёг в кровать. Под ним заскрипели пружины: матрац был очень мягким. Аня поняла, что из-за его большого веса перекос будет в сторону Мирека.
— Что это ты так заинтересованно читаешь?
Как и каждый, кому задают подобный вопрос, она закрыла книгу и посмотрела на обложку.
— «Буря» Стефана Озовского. Это дала мне Сильвия.
Мирек рассмеялся:
— Я должен был догадаться раньше! Однажды я читал эту книгу. Я был очень тронут, когда в конце книги герой нашёл утешение в Боге и Церкви.
Аня взглянула на него и заметила у него на губах ироническую ухмылку. Она обратилась снова к книге, но ей было сложно сконцентрировать внимание, так как она ожидала следующего колкого замечания по поводу своего чтения. Поэтому она решила идти в бой первой:
— Ты хочешь спать? Может, мне выключить свет?
— Нет-нет, ничего страшного.
Она не хотела ни продолжать читать, ни беседовать с ним. Больше всего она хотела выключить свет. Мирек спросил её:
— Ты, наверное, никогда не читала Кунга? Я даю голову на отсечение, что тебе не давали читать подобные книги в монастыре.
— Это так.
Мирек взбил подушки и улёгся поудобнее. Аня ожидала неизбежного продолжения разговора.
— Кунг — это просто гений нашего времени, к тому же очень радикальный. К его главному тезису, наверное, присоединилось бы приличное количество ваших священников.
— Да? — спросила она с явной скукой, но Мирек этого как будто не заметил.
— Конечно. Это очень увлекательно. Видишь ли, Кунг считает, что обет безбрачия и целомудрие два совершенно разных понятия. Все служители церкви, конечно же, должны подчиняться правилам, представляющим их своеобразный кодекс чести. И изменить это может только личная булла папы, которая разрешает им обратное. Кунг считает, что обет безбрачия, который был принят церковью тысячу шестьсот лет назад, означает только то, что служители церкви, подчиняющиеся этому обету, всего лишь не могут сочетаться с кем-либо законным браком. Но он не считает, что этим обетом запрещается секс. Если священник или монахиня женятся, то они автоматически нарушают свой обет безбрачия и не могут более оставаться служителями церкви. А вот если священник или монахиня вступают с кем-либо в половую связь, то они могут замолить свои грехи перед богом.
Он взглянул на Аню:
— Тебя это не интересует?
— Честно говоря, не очень.
Она захлопнула книгу и положила её на прикроватную тумбочку. Свет выключался с помощью шнура, свешивающегося с потолка. Она дотянулась до него и дёрнула. Мгновенно всё покрылось кромешной тьмой, и Аня сказала:
— Давай попробуем заснуть побыстрее.
Улёгшись поудобнее, она услышала тихий смех на соседней подушке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115