В этих местах все друг другу в той или иной степени родственники. И подумайте еще вот о чем: здесь все очень сильно настроены против дамбы. Придется переносить много кладбищ, чтобы не залило водой, ну и прочее в том же духе. Местным не нравится, что здесь болтаются всякие «пришлые». И мне совершенно не улыбается предстать здесь перед судом, на котором среди присяжных будут родственнички типа, которого я застрелил в спину. А может быть даже, среди присяжных будут его родители – здесь все возможно.
То, что Льюис говорил, имело смысл. Я стал прислушиваться к лесу, к реке – не дадут ли они мне ответа. И явственно представил себе, как все мы четверо гнием месяцами в какой-нибудь местной тюрьме, в одной камере с пьянчужками, питаясь кукурузным хлебом с солониной, салом, стараемся не думать о том, что нас ожидает, чтобы не умереть от беспокойства; ведем переговоры с адвокатами, оплачиваем их услуги из месяца в месяц; добиваемся того, чтобы нас освободили под залог или чтобы кто-нибудь взял нас на поруки... Но я не имею ни малейшего представления, позволено ли подобное вообще при разбирательстве такого дела, как наше... Я уже видел, как затягиваю свою семью все глубже в эту отвратительную передрягу, вылезти из которой уже невозможно; все более запутываюсь в обстоятельствах жизни, смерти и существования этого гнусного, бессмысленного человека, лежавшего передо мной и с задумчивым видом державшегося рукой за наконечник стрелы, убившей его, с лопнувшим красным пузырем на губах, превратившимся в маленькую тоненькую струйку крови, которая медленно собиралась в каплю под ухом... Да, среди всех нас Льюису грозили самые большие неприятности, но каждому из нас тоже было что терять. Крайне неприятно будет уже то, что пресса раструбит про случившееся, и наши имена будут как-то связываться с убийством, и пройдет очень много времени, прежде чем об этом позабудут... Нет, если есть возможность избежать всего этого, ею надо воспользоваться.
– Ну, а что ты думаешь, Бобби? – спросил Льюис, и в его голосе прозвучали нотки, которые давали понять, что решение Бобби будет для всех нас решающим.
Бобби сидел на том же бревне, на которое его заставили улечься; одной рукой он прикрывал глаза, другой подпирал подбородок. Он встал, постаревший лет на двадцать, подошел к мертвецу. Потом вдруг, в неконтролируемой вспышке гнева, которая была совершенно неожиданной, будто прорвавшейся откуда-то из другого мира, он ударил труп в лицо ногой, потом еще раз, и еще. Льюис, обхватив за плечи, оттащил его в сторону. Когда он отпустил Бобби, тот повернулся и отошел на несколько шагов.
– Ну, а что ты скажешь, Эд? – спросил меня Льюис.
– Боже, я не знаю, честное слово, не знаю!
Дрю обошел тело, стал с другой стороны и нарочито медленно протянул руку и показал на труп.
– Не знаю, что ты задумал, Льюис, – сказал он, – но если ты попытаешься скрыть это тело, ты сразу себя подставляешь под обвинение в предумышленном убийстве. В законах я разбираюсь мало, но это знаю наверняка. А учитывая то, что ты нам рассказал об условиях, в которых будет здесь проводиться суд, тебе это совсем не нужно. Хорошенько подумай, Льюис, если, конечно, мысль об электрическом стуле тебя не так уж беспокоит.
Льюис взглянул на него с выражением заинтересованности:
– А если... если тела нет? Нет тела, нет преступления. Что, не так?
– Ну, наверное, так. Но я в этом не уверен. – Дрю пристально взглянул на Льюиса, потом перевел взгляд на мертвеца. – А все-таки, что ты задумал, Льюис? Мы имеем право знать. И хватит нам уже стоять здесь и охать да ахать. Надо что-то предпринимать, и немедленно.
– Никто не охает и не ахает, – сказал Льюис. – Я как раз раздумывал, пока вы высказывали то, что можно было бы назвать «общепринятой точкой зрения».
– О чем раздумывал? – спросил я.
– О том, что делать с телом.
– Не будь дураком, Льюис, – сказал Дрю тихо. – Что ты собираешься делать с телом? Бросить в реку? Его начнут искать именно в реке.
– Кто его начнет искать?
– Ну, все те, кто будет его разыскивать. Ты же сам сказал, что у него здесь наверняка полно всякой родни. Друзья будут искать, полиция. Тот тип, который был с ним и сбежал.
– Вовсе не обязательно бросать его в реку, – возразил Льюис.
– Льюис, – сказал Дрю, – брось свои штучки. Я говорю совершенно серьезно. Послушай, что мы тебе говорим. Это тебе не твои дурацкие игры. Ты убил человека. Вот он – лежит здесь.
– Да, убил, – согласился Льюис. – Но ты не прав, когда говоришь, что в том положении, в котором мы оказались, нет элемента игры. Может быть, это самая серьезная игра из всех существующих. Но если ты не видишь в этом игры, ты не видишь кое-чего очень важного.
– Ладно, Льюис, – вмешался я. – Давай сейчас не будем об этом.
Льюис развернулся ко мне.
– И ты, Эд, послушай, и послушай внимательно. Мне кажется, мы можем выбраться из этой истории. И сделать это так, что нам никто не будет задавать никаких вопросов, никаких не будет у нас неприятностей – если только мы возьмем себя в руки и сделаем все толково и быстро. Займет это у нас времени не больше часа. Если мы все хорошо обдумаем и все правильно сделаем и не совершим никаких ошибок – у нас потом не будет никаких проблем. Если же мы обратимся к представителям закона – мы не отвяжемся от этого человека, от этого тела до гроба... От него надо избавиться.
– Как? – сказал я. – Куда его засунуть?
Льюис повернул голову к реке, потом широко махнул рукой в сторону леса, обступающего нас со всех сторон, будто говорил этим жестом: вот вам сотни и сотни миль. В его глазах появилось особое выражение – забавная заговорщицкая хитринка, предвкушение удовольствия от хорошо обдуманного действия, спортивный азарт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94