– Вы первый, кто обратил на нее внимание за все эти годы. – Хозяин протянул ему через прилавок книгу. – Возьмите.
* * *
Маленькая черноухая собачонка побежала за Коэном через дорогу, сквозь скрытую листвой калитку, в заросший сад. Из окон торчали осколки разбитого стекла. Он нырнул под ярко-пурпурные бугенвилии. Их стебли, извиваясь, словно змеи, переползали через осевшие стены; переплетенные ветви и пятнисто-зеленые, как змеиная кожа, листья образовывали тенистый прохладный свод над головой. Он пошел по тропинке через луг, спускавшийся к морю. Остатки колонн возвышались над желтыми деревьями. Насыщенный запахом полыни и шалфея воздух переполнил грудь. Тропинки с растущими по обеим сторонам дикими розами, усыпанные козьим пометом, петляли среди груд разбитого мрамора.
Он поднял кусок размером с ладонь. На нем виднелись четыре бороздки дюймовой ширины, гладкие, как стекло. Поверхность между ними была слегка шершавой; кое-где яркая белизна потемнела, обнажив необработанный мрамор. В одной из бороздок была трещина, доходившая до ее половины и похожая на реку, текущую по широкой долине; от нее, словно притоки, разбегались мелкие трещинки.
Проводя пальцами по бороздкам, он попытался ощутить дыхание прошлого, представить человека, который их когда-то высек. «Я чувствую вкус оливкового масла, хлеба, испеченного из пшеницы, росшей на склонах Джебел Атлас, который он ел, то прохладное прикосновение моря к телу, которое он ощущал. Как складывалась его судьба? Его детей, возлюбленных, надежд? Любил ли он свой труд или же был рабом – Сизифом? Что принесла ему его борьба и к чему она привела?»
Хромая, Коэн вышел на освещенную солнцем часть антаблемента, в центре которой, как великан, рос огромный, похожий на холм куст с зеленоватыми скрученными листьями. Он сел. Ветер доносил запах полевых цветов и соли, жужжание пчел и мягкий шелест листьев о камень. Одинокие колонны, как ребра динозавра, торчали на фоне черного вулканического берега и синего моря, ограниченного белой каймой прибоя и облаков. С моря, словно перенося в воздухе его синеву, дул свежий ветер. Он шелестел страницами Noces и ерошил его волосы. «C'est dans la mesure ou je me separe du monde», – говорилось в книге, – «que j'ai peur de la mort...» «Только выделяя себя из всего мира, я начинаю страшиться смерти: значит, смерть является частью мира. Без смерти – жизнь ничто».
«А бомба? Это Кали, Смерть. Забыть про нее – значит отделиться от мира, прятаться от страха, как непальские крестьяне, когда за ними охотится людоед. Лучше уж выйти и загнать его. Но крестьяне не верят, что людоед – это бомба, и, если я скажу им об этом, они засмеют меня, назовут глупцом и оставят меня на погибель. В то время как людоед будет подбираться все ближе и ближе».
Он выпил кислого вина. «Так долго я не знал покоя. Здесь, in vitro, в эти минуты, несмотря ни на что, мне хорошо. Я заявляю об этом солнцу и тебе, синее море, мне хорошо. Именно сейчас, в эти мгновения. Не в те, что предшествовали, и не в те, что настанут».
Обследовав кусты, появилась собачонка, помахивая колечком хвоста. Коэн почесал ей за ухом и попытался вытащить репей из шерсти. Заскулив, она отпрянула. «Я не похож на тебя, mon vieux, не могу довольствоваться лишь тем, что существую. Что тебе до мира, придуманного людьми?» Он дал ей хлеба и сыра; съев сыр, она куда-то утащила хлеб.
До него донеслось тарахтение мотора. «Машина на дороге? Рыбацкая лодка? Уже все начинает казаться подозрительным. Успокойся». Что-то блеснуло далеко в небе на востоке, потом ближе, над фиолетовыми скалами, над качавшимися на ветру бугенвилиями. Вдоль берега против ветра летел самолет.
«Не шевелиться. Если начну прятаться, они заметят меня. Надо вести себя естественно. Они уже близко». Он нырнул под карниз, когда самолет проскользнул низко над головой. Сбавив скорость, самолет сделал вираж за скалистым мысом на западе и полетел обратно. «Им видно меня с этой стороны». Он вполз на животе под приземистый куст. Накренившись, самолет стал кружить, темные очки пилота поблескивали на солнце, второй пилот внимательно смотрел вниз.
Затем, набрав высоту, самолет улетел на восток в сторону Алжира. Он быстро выполз из-под куста и встал, массируя руками колено. Какой-то араб наблюдал за ним, сидя на осле. Затем толкнул осла коленями, и тот засеменил через кусты прочь, тени колонн скользнули по спине старика.
«Бежать. Но куда? Бежать, только бежать. Куда-нибудь. Кто укроет меня?» Задыхаясь и спотыкаясь, он устремился к вилле, под ногами захрустело стекло. «Нет, не сюда».
Возле лавки четверо мужчин пытались завести старый «пежо-403». Он поковылял к ним.
– Vous parlez francais?
Они уставились на него. Наконец один, улыбнувшись, сказал:
– P'tit peu.
– J'ai tombe, je suis blesse – ne рейх pas marcher – Je рейх aller avec vous?
На лице появилась смущенная улыбка.
– Je ne comprends.
Он повторил то же самое медленнее:
– Я упал и ушиб ногу. Вы не подвезете меня? Один из них понял.
– Оран – Nous allons a Oran. «Они едут в Оран».
– Je рейх у aller – avec vous?
Пожав плечами и обменявшись с приятелями несколькими словами по-арабски, он улыбнулся:
– Pourquoi pas?
Они поехали на запад к Тене, затем по зеленым горам в сторону Джельфы. Они были молоды, жизнерадостны и беспечны. Они то и дело порывались заговорить с ним, используя свой весьма небогатый запас французских слов. Это отвлекало их от пения довольно скверных арабских песен и смеха. Каждая очередная песня или разговор вызывали у них новый взрыв хохота. На закате они остановили машину на обочине и, встав на колени, помолились Мекке; проехав еще несколько минут, они остановились в каком-то городке под кронами пальм у темных ворот приземистого дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119